— Теперь все решает война.

— Это так, и это опасно, как ты сама понимаешь. Отец может потерять нас обеих. Вон сколько кораблей потонуло и тонет между Австралией и Францией. Раскрой «Геральд». Военные корабли адмирала фон Шпее шастают по всему Тихому океану от самого Китая.

Салли почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо.

— Знаешь, я на твоем месте позаботилась бы о своей собственной шкуре, — без обиняков заявила она сестре. — А я уж как-нибудь позабочусь о своей.

Милая, участливая тетушка от смущения принялась разглядывать руки. Сквозь тонкую вуаль воспитанности наружу поперло хамство.

— Я просто говорю о том, — продолжала Наоми, — что подойдет и твоя очередь, и все у тебя в жизни сложится лучше, чем у меня.

— А когда? Когда сложится? Когда мне стукнет сорок пять? Не спорю, мне не по себе от всего этого, и папа тоже не афиширует свои чувства, и я не могу с полной уверенностью сказать, как и что он чувствует и что ему может понадобиться. Но если ему что-то понадобится, он сам об этом попросит. А не ты за него.

До сих пор у них с Наоми столь ожесточенных споров не возникало. Тетушка Джеки разволновалась не на шутку Не пристало им браниться в ее, тетушки, доме.

— Не будем ссориться, Наоми, — примирительным тоном произнесла Салли, явно не желая ввязываться в их споры детских лет. — Может, лучше чайку попьем? И потом, они так и так не возьмут меня, так что к чему все эти споры и разговоры?

— Меня, может, тоже. А что, если и тебя, и меня заберут?

— Ну, долго это не продлится. От силы до следующего лета. Как раз об этом и талдычит твоя «Геральд». Раз уж правда то, что там говорится о германских адмиралах, то и остальное тоже правда.

Тетушка пару раз раскрыла было рот, пытаясь что-то сказать.

— Тетя Джеки, — обратилась к ней Салли, — я бы пригласила вас на чай, хоть я и у вас в доме.

— Спасибо, не хочу, — наконец прорезался голос у тетушки. — Но чай я заварю. И не надо мне помогать! Вы тут посидите и спокойно поговорите обо всем. Потому что это все-таки мой дом, как ты только что выразилась.

Салли вдруг заметила, что двоюродные братья и сестры вышли из детской и внимательно слушают их с Наоми перебранку. Но стоило их матери направиться в кухню, их будто ветром сдуло. Салли сидела в большом удобном кресле, Наоми расположилась на длинной кушетке.

— Думаю, тебе еще не поздно отказаться, — негромко произнесла Наоми. — Какая армия? Ты ведь не солдат.

— Так же, как и ты, — шепотом ответила Салли. — Тут мы с тобой два сапога пара.

— Снова начинаешь, — решила Наоми. — Ты даже не улыбнулась. Ни мне, ни нашей тетушке.

— Я скорблю, — ответила Салли. — Как и ты. А это меняет и наши слова, и наши поступки.

Она так близко подошла к признанию их заговора, что невольно отвела взгляд, и у нее на миг перехватило дыхание. Салли, закрыв глаза, смахнула выступившую на веках испарину.

Наоми поднялась, подошла к Салли и, склонившись, положила руки ей на плечи. Получилось неуклюже. Непосредственность явно давалась Дьюренсам с трудом.

— Я всегда считала, что дом за тобой как за каменной стеной. А теперь, когда ты здесь и вынашиваешь опрометчивые планы, я так не считаю.

Салли не сомневалась, что сестра на девять десятых не лукавит. И понимала, что это много — девять десятых. Она встала, чмокнула Наоми в пробор зачесанных за левое ухо черных волос. Салли вдруг со всей ясностью осознала, что они хоть и единокровные сестры, вот только кровь эта течет в них по-разному.

На следующее утро на дверях зала казарм Виктории вывесили список медсестер, принятых в армию. В нем были две кандидатки по фамилии Дьюренс — и никак не рассчитывавшей оказаться в этом списке, и не сомневавшейся в том, что окажется.

* * *

В зале эхом отдавались женские голоса, отчетливо преобладали визгливые тона, заглушавшие даже солидное контральто начальственных особ, тщившихся добиться тишины. Молодые женщины сгрудились вокруг двух явно смущенных молодых мужчин — ординарцев полковника, принимая от них списки положенного обмундирования. Часть получивших листок сочли экипировку смешной, они во весь голос зачитывали разные пункты, не стесняясь недовольно промычать или язвительно хохотнуть, выражая этим свое отношение к той или иной единице обмундирования и не обращая ни малейшего внимания на настойчивые призывы ординарцев подойти к восседавшему на другом конце зала за столом мрачноватого вида сержанту, выдававшему чеки на покрытие расходов на форменную одежду.

На другом столе чуть поодаль выдавали мешочки со знаками отличия и пуговицами. К их содержимому относились куда внимательнее, чем к спискам. Серебряное «Восходящее солнце» — значок для ношения на воротнике у самой глотки равно как и серебряные пуговицы мундира с вытисненным изображением австралийского континента, а также изогнутая в виде бумеранга надпись «Австралия», нашиваемая на плечи гимнастерок.

Салли намеренно не пыталась отыскать глазами Наоми, пока та не появилась в очереди за чеками. Очередь состояла в основном из вполне узнаваемых типажей младшего медперсонала больниц — весьма недурных собой и именно по этой причине постоянно конфликтовавших со старшими по возрасту коллегами из вечной боязни последних оказаться незамеченными ординаторами и интернами. Еще присутствовали и неуклюжего вида широкобедрые и низкорослые особы, явно перешагнувшие рубеж тридцатилетия, своего рода монахини, но в светском больничном облачении, согласно бытующим стереотипам злые на язык, но, как Салли знала по личному опыту, часто просто упивавшиеся своим статусом навеки незамужних. Стоя в очереди, они улыбались в предвкушении очерчивавшихся в этом переполненном зале новых перспектив. Наличествовали и сурового вида пожилые женщины в ранге медсестер, нередко предпочитавшие скрывать развеселую внутреннюю сущность ради воплощения в жизнь нехитрой истины: бесстрастное выражение лица — это гарантия уважения и любви врачей и старших медсестер. И вдруг на тебе! — как принято говорить в таких случаях — нечто почти уникальное в своем роде — Наоми в зеленом костюме.

Что унизительного в том, чтобы получить эти деньги у сержанта, мелькнула мысль у Салли. Но было непривычно видеть Наоми здесь — среди выстроившихся в очередь за какими-то грошами отнюдь не импозантного вида особ. Повинуясь порыву, Салли спросила у стоящих позади девушек, не будут ли те против, если она перейдет туда, где стоит ее сестра.

Обе кинулись в объятия друг другу с недорастраченной в ходе вчерашней перепалки энергией. И страсть эта хоть и не укротила взаимные обиды, то хотя бы на время умалила горечь последствий конфликта. Наоми, отступив на шаг, покачала головой.

С этого дня, пообещала себе Салли, тоже при случае буду корчить из себя скептика. В конце концов и у меня ничуть не меньше прав посмотреть на нее свысока.

Наоми тем временем расписывалась в бухгалтерской книге за наличность, которую с допотопной церемонностью извлек из ящичка и вручил ей сержант. Следующей была Салли. А Наоми уже отошла поздороваться с подружкой из больницы. Салли прошлась по залу, не зная, что делать дальше — то ли бежать в магазин и экипироваться для войны, то ли поспеть на чай к тетушке. В этот момент она увидела симпатичную девушку — овальное лицо, серо-голубые глаза — в оранжевом летнем платьице и накинутой поверх него шерстяной кофте на пуговицах, в несерьезной желтой шляпке, надетой поверх расчесанных на пробор светло-каштановых волос.