Потом Яна Васильевна стала вести себя и вовсе странно: то уходила из дома и громко объявляла, что до вечера ее не будет, а через полчаса возвращалась, как ни в чем не бывало. То вдруг стала изводить маму мелочными придирками и все шипела ей в лицо, что она ничего подобного в своем доме не потерпит. То среди ночи врывалась в гостевой домик и, пересчитав нас по головам и убедившись, что мы все на месте, успокаивалась и уходила. Валерий Петрович стал совсем серым и больным, лежал в своей комнате, и мы его почти не видели.

А потом случилось страшное. Однажды Яна Васильевна вернулась с маникюра домой – и обнаружила Валерия Петровича в кровати мертвым. Она подняла такой крик, что сбежалась вся улица. Но соседи стояли за забором, во двор не заходили. Как же можно без приглашения войти к царю?..

А Яна Васильевна разбушевалась не на шутку. С криками: «Где эта мерзавка? Я сейчас из нее кишки выпущу!» – она схватила большой разделочный нож и ринулась к нам в домик. Дело было зимой, мама подхватила сильный грипп и два дня лежала с высокой температурой, не вставала. Поэтому я не пошла в школу. Надо было за мамой ухаживать, да и в барском доме прибраться.

Вбежав к нам, хозяйка кинулась к маме, занесла нож и стала ее колоть, резать, прямо кромсать на куски. Я закричала, стала хватать ее руку с ножом, но она так меня оттолкнула, что я отлетела в угол комнаты и больно ударилась головой о край стола. Настолько сильно, что потеряла сознание. А когда пришла в себя, увидела в нашем домике много людей. Одна незнакомая бабушка брызгала мне в лицо водой и хлопала по щекам. Я открыла глаза и с удивлением смотрела на толпу. Как все они здесь поместились?

– Очнулась, девонька? – сказала сердобольная старушка. – Вот и ладненько. А то мы уж боялись, что она и тебя порешила.

Посреди комнаты сидела какая-то лохматая ведьма с перекошенным лицом и растрепанными волосами. Только по волосам я и опознала хозяйку. Яна Васильевна из красивой женщины превратилась в злобную фурию, плюющуюся ядом. У нее шла пена изо рта, она дико вращала глазами и что-то мычала. А на улице завывали сирены.

«Скорая» и милиция приехали одновременно. Врачи забрали связанную фурию, предварительно вколов ей что-то, а милиционеры остались составлять протокол. Папа был тут же, но какой-то поникший.

Я бросилась к нему:

– Папа, она на маму – с ножом! Я так испугалась!.. Ее теперь в тюрьму посадят? А маме больно?

Я все порывалась бежать к маминой кровати, но меня не пускали. И мама почему-то была укрыта одеялом с головой.

Я заплакала:

– Откройте маме лицо! Ей же дышать нечем!

Отец сжал меня, удерживая, сказал тихо:

– Нет больше мамы.

И заплакал. А я снова, оказывается, потеряла сознание.

Ночь мы с папой провели почти без сна. Я в страхе жалась к нему, он рассеянно гладил меня по голове и по плечу, но мыслями был где-то далеко. Странно, но он не прикоснулся к спиртному.

Последующие дни превратились в один непрекращающийся кошмар. В хозяйском доме распоряжались какие-то люди. Игоря я видела лишь изредка, мельком. Он был мрачным и потухшим, и даже глаза из зеленых превратились в серые. Отца его похоронили с большими почестями, но отпевание и поминки проходили где-то в другом месте. В дом гроб не приносили. А еще через два дня, после судебной экспертизы, нам разрешили похоронить маму. На далеком кладбище за городом. Потому что в черте города земля была очень дорогая. На похоронах были только мы с отцом да семейная пара. Они с моими родителями выросли в одном детдоме и до сих пор поддерживали связь. Когда вернулись с кладбища, обнаружили, что все наши пожитки упакованы и стоят за воротами.

Из дома вышел Игорь и сказал:

– Всё. Убирайтесь. Видеть вас не могу.

Отец мой только охнул:

– Куда же мы уберемся? Нам некуда. Да и зима на улице.

– Не мои проблемы. Из-за вас я лишился семьи. Если бы не боялся тюрьмы – убил бы собственноручно. Но гнить в тюрьме из-за пакостников вроде вас. В общем, катитесь!

Он ушел в дом, а мы так и остались стоять у ворот, не смея зайти во двор. Я ничего не могла понять. Отец, кажется, тоже. Его друзья всё поняли быстро и правильно. Подхватив наши вещи, они сказали, что мы сейчас едем к ним домой, а дальше видно будет.

Разместили нас с отцом кое-как: отцу постелили на диване, для меня разложили кресло-кровать. Меня накормили на скорую руку и уложили спать, а сами пошли в кухню – поминать маму. Спать я, конечно, не могла, а к столу меня не звали. Я подкралась к кухне и стала подслушивать через закрытую дверь. Понимала, что будут говорить о маме, поэтому мне хотелось хоть таким образом к ней еще раз прикоснуться. Хотя бы мысленно.

Отец рассказывал, что же произошло. К этому времени картина стала ясной. Оказывается, у Яны Васильевны на почве климакса произошел, как выразился папа, «сдвиг по фазе». У нее все чаще случались то истерики, то приступы немотивированной агрессии. Но показать ее врачам Валерий Петрович не решался. Это же скандал на весь город, пятно на репутацию семьи! Всё надеялся, что само пройдет. Сам Валерий Петрович чувствовал себя тоже неважно. Сердечные приступы случались все чаще, но он не придавал им особого значения: нитроглицерин примет, оно и отпустит. Но Яна Васильевна вдруг обнаружила, что муж не уделяет ей должного внимания. Как так? Она же – первая красавица королевства, и вдруг – такая холодность со стороны мужа! О том, что муж серьезно болен, она почему-то не вспоминала. Сначала подозревала его многочисленных сотрудниц. Но поскольку муж все больше времени проводил дома, а холодность между ними все нарастала, она решила, что соперницу искать надо именно в доме. А здесь – одна только мама. Значит, она и есть главная подозреваемая! Ревнивая жена ходила тенью то за мужем, то за домработницей, все надеялась их «застать». Не получилось. Тогда она стала открыто обвинять маму, что та «водит шашни» со своим работодателем. Сколько бы мама не отнекивалась, не объясняла, что это невозможно уже хотя бы потому, что бдительная супруга от него ни на шаг не отходит, – до Яны это просто не доходило. А уж когда она обнаружила супруга мертвым в постели, она набросилась на маму с ножом, крича, что это она его «заездила»! Тот факт, что мама уже два дня лежит с высокой температурой и фактически без чувств, до ее сознания просто не дошел. Она искромсала маму буквально на лохмотья, рыча и хохоча. Когда люди ворвались и скрутили ее, она уже была полностью за гранью здравого смысла. Убив человека, окончательно сошла с ума. Ее определили в психдиспансер закрытого типа, то есть в сумасшедший дом. Игорь практически в одночасье лишился обоих родителей. Кого винить? Некого. А обвинить кого-то очень хочется. И выбор пал на нас с папой. А на кого ж еще?

На другой день папа пошел искать работу. Но не нашел. И на следующий день – тоже. А нам ведь еще и с жильем предстояло как-то определяться. Не век же у добрых людей жить. Они, кстати, подсказали ему, что Игорь должен выплатить нам какую-то компенсацию, поскольку именно его мать убила нашу. Папа пошел с ним поговорить. Вернулся довольно скоро, совсем растерянный.