Разум Харрисона Кейна-старшего, который панически боялся смерти и потери наследника, был замутнен ненавистью и алкоголем. Его сын, на жизни которого уже появился шрам, мог уйти очень легко – если семейству Лэнгтри вновь будут причинены страдания. Изнасилование Фейт и разговоры об отцовстве малышки Лэнгтри стали запретной темой.

Палец Харрисона опять скользнул по носу. Для него этот жест был привычным напоминанием о том, что ему необходимо сделать – помочь Лэнгтри избавиться от боли. Харрисон вновь вернулся мыслями к прошлому. Никому и в голову не приходило заподозрить в похищении малышки Лэнгтри Джулию. Отец лгал слишком часто – в первый месяц ее отсутствия он говорил, что Джулия просто «испытывала недомогание и нуждалась в отдыхе». Некоторое душевное нездоровье жены Кейна было хорошо всем известно, и никто не задавал вопросов.

Тогда подозрение пало на Марию Альварес, исчезнувшую экономку Лэнгтри.

Самая старшая из детей и серьезно относящаяся к своим обязанностям старшей сестры четырехлетняя Микаэла положила легендарную монету Лэнгтри возле колыбели младенца, чтобы она охраняла его той ночью, – монета так и не была найдена.

И именно той ночью исчезла Джулия Кейн, похитившая ребенка, но ее отсутствие было скрыто ложью.

Харрисон искал сводную сестру и мать все последние восемнадцать лет, но Джулия хорошо знала свое дело…

Харрисон закрыл глаза, благодаря Бога за то, что его мать не убила тогда маленьких детей Лэнгтри, спавших в своих кроватках.

Должен ли он был еще тогда рассказать Лэнгтри о том, что знал? Ему было всего пятнадцать, и он сгорал от стыда… Он буквально цепенел оттого, что его семья причинила Лэнгтри – людям, которых он высоко ценил, почти боготворил, – такие страдания.

Харрисон не мог рассказать об этом тогда, но не может это сделать и теперь. Он вынужден нести свой стыд в себе, и каждый вдох напоминает ему об этом.

Он не имеет права дать Лэнгтри надежду, а потом отнять ее; только достоверные сведения смогут принести покой семье Лэнгтри…

Но Микаэла не могла с этим смириться. Той ночью она оттащила его от края пропасти и заставила двигаться до полного изнеможения, а затем по кусочкам собрала в одно целое… Микаэла всегда сражалась за тех, кого любила, и, хотя ей было всего четырнадцать, она вошла в его истекающее кровью юное сердце и поделилась с ним своими мечтами – и тогда Харрисон тоже начал мечтать. Он захотел найти пропавшего ребенка – их с Микаэлой сводную сестру.

Харрисону было восемнадцать, когда он обнаружил отца, совершившего самоубийство. Микаэла и тогда смогла остановить его на самом краю бездны. Уже во второй раз она тащила и тормошила Харрисона, льстила и ругала его, стремилась оттащить от опасного края – подтверждалось предание Лэнгтри, что их женщины столь же храбры, как их мужчины, а сердца их мягки и нежны, как летняя дымка над горным лугом…

Микаэла в своей семье получала ласку и тепло, а в его семье этого не было.

Харрисон внимательно посмотрел на человека в зеркале. Внешне он был копией своего отца, только без следов неумеренности и невоздержанности. Кейн-младший постоянно держал себя под контролем, не проявляя к себе особой снисходительности, потому что боялся стать похожим на Кейна-старшего.

Микаэла уехала, но расстояние не имело для Харрисона особого значения. Он всегда знал, что происходит в ее жизни. Два года Микаэла жила с человеком, который в результате ее бросил. Карьера тоже оказалась сломана.

Харрисон нахмурился, вспомнив Дольфа Морроу – узколицего парня хрупкого телосложения. Трудно было представить этого типа в постели Микаэлы. Вся ее страстная натура, отданная…

Харрисон отогнал прочь легкий укол ревности и начал думать об изящных, очаровательных женщинах, которым он сам отдавал предпочтение.

Но кого он пытается одурачить? Яркий образ Микаэлы затмевал образы других женщин. Она всегда очаровывала его, даже когда язвила или откровенно насмехалась над ним. Кейн слегка улыбнулся; он очень рано понял, что живость Микаэлы не позволит ему действовать медленными, но надежными способами, что к ней нельзя применить его бесстрастную логику. Когда они были моложе, Микаэла бросала ему следующий вызов, пока он все еще спокойно обдумывал предыдущий, и зачастую Харрисону приходилось спасать ее от беды. Импульсивная Микаэла ориентировалась на свои инстинкты и желания, тогда как Харрисон давно отбросил все это за ненадобностью, оставив лишь логику и насущные цели.

Харрисон провел кончиком пальца по ободку кофейной кружки, которую Фейт сделала специально для него. Кружка была большая, прочная, как он сам, и на ручке был сделан упор, как раз под его большой палец. Микаэла умела отвлечь Харрисона от его собственных мыслей, а это ему совсем не нравилось – он был человеком, который строил свою жизнь по кирпичику, готовый в случае необходимости начать заново. Микаэла же – слишком живая и страстная для его бесстрастной натуры девушка – всегда умудрялась разжечь его тлеющие эмоции, которые он привык подавлять.

Микаэла вернулась в свою семью, собрав вместе четыре монеты. Харрисон намеревался найти еще два пропавших талисмана.

Харрисон взял кружку, крепко обхватив ее обеими руками. Возвращение Микаэлы в Шайло, даже на несколько дней, означало, что они непременно столкнутся. Харрисону не нравились те чувства, которые она могла в нем разжечь, испытывая его самообладание. В своих немногочисленных связях он предпочитал более спокойных женщин. Тем не менее в последнее время в ее редкие приезды в Шайло он получал удовольствие от словесных дуэлей с ней, наблюдая, как эти потрясающие голубые глаза сужаются и, загораясь, обжигают огнем.

Харрисон жестко усмехнулся. Они больше не дети, и теперь он уже не отступит.

Из дневника Захарии Лэнгтри:

«Раненый, сбежав из плена янки, я добрался домой на плантацию Лэнгтри. Обгоревший особняк был разграблен, а то, что осталось, унесли янки. В полночь мой отец умолял меня бежать, забрав уцелевшие фамильные драгоценности.

«Золото Лэнгтри поможет Югу подняться», – шептал он, а огонь в это время горел, и бывший слуга Обадая переплавлял драгоценности Лэнгтри в монеты.

Преданный нашей семье Обадая был черен, как эбеновое дерево, его тело блестело от пота, встревоженные глаза были закрыты, а губы что-то беззвучно шептали. Он потряс куриные косточки и бросил их поверх шести еще теплых, блестящих золотых монет, отмеченных грубой литерой «Л».

«Обадая обращается к своим богам, – прошептал отец. – Эти монеты – могущественные покровители рода Лэнгтри, а объединенные вместе, они дадут их обладателю силу бога. Если же они попадут к человеку, который не принадлежит к роду Лэнгтри, на того падет проклятие. Возьми их и отправляйся».

Итак, я пришел в эту дикую свободную страну красоты и возвышающихся гор с шестью монетами Лэнгтри и защищающим меня проклятием Обадаи…»

Четыре недели спустя Микаэла стояла у загона фермы Лэнгтри, наслаждаясь лунным светом. Входить в дом не хотелось.