– Ну, теперь готова войти?

– Самое время вернуться тебе в родной дом, – ворчливо пробормотал Джейкоб Лэнгтри, хотя при виде дочери его охватывали теплые чувства и гордость. В семь часов солнечного апрельского утра он был потрясен измученным видом Микаэлы, когда она вошла на залитую солнцем кухню ранчо. Жизнь дочери рассыпалась на кусочки, и Джейкобу хотелось помочь ей, хотелось решить ее проблемы. Но его останавливала гордость Микаэлы – гордость Лэнгтри, – а это чувство было Джейкобу хорошо знакомо. Дочь не потерпит вмешательства в свою жизнь.

Этим утром Джейкоб чувствовал себя неспокойно, он хотел сказать дочери правильные слова, молясь о том, чтобы, не дай Бог, не наболтать лишнего. Закончив доить Бесс и прогуливать Эрла – мерина из своего табуна, Джейкоб взял корзину и собрал яйца для омлета Фейт – глупая диета восточного городка. Хотя эту работу могли выполнить и работники ранчо, Джейкобу нравилось встречать восторг голубых глаз Фейт, когда он приносил ей ведерко жирного ароматного парного молока и корзинку яиц. Оставаясь в глубине души городской девчонкой, жена тем не менее получала удовольствие, готовя масло – обычная и совершенно необходимая работа на ранчо. Они вместе прожили хорошую жизнь. Фейт взяла его сердце, но дала гораздо больше, чем Джейкоб мог ожидать. Благодаря своим многочисленным талантам Фейт сделала уютным их просторный сельский дом. Стены его украшали тканые коврики Фейт, керамика и картины.

Картины Фейт были большими, смелыми и такими же трогательными, как картины юной Микаэлы. Временами тени прошлого захватывали Фейт, и, хотя Джейкоб ничем не мог ей помочь, в такие моменты он всегда держался рядом. Несмотря на то что Рурк и Микаэла были в расцвете сил, Фейт тосковала по ребенку, которого она не могла обнять, услышать его смех или увидеть, как он взрослеет.

Просторная кухня в доме Лэнгтри была выдержана в теплых розовых и коричневых тонах, сквозь застекленную крышу проникал солнечный свет. Джейкоб всегда удивлялся, как не похожа его дочь с волосами цвета воронова крыла на белокурую жену. Грация этих двух женщин, которых он так любил, не переставала изумлять его, заставляя испытывать восхищение и гордость.

В светло-розовом свитере и бежевых свободных брюках Фейт оставалась такой же стройной, как и много лет назад, когда они впервые встретились. В ее белокурых волосах появились проблески седины, но они были все так же собраны на затылке в элегантный узел. В своей мастерской одетая в старую фланелевую рубашку, окруженная учениками, Фейт могла быть тираном, но временами вспыхивающее раздражение остывало так же быстро, как и бесценные керамические творения Фейт.

Джейкоб все еще был очарован женой. Ее голубые глаза светились, глядя на него, и казалось, в этот момент весь мир для нее становится совершенным.

Джейкоб обнял и привлек к себе женщину, которую любил уже более тридцати лет, и взглянул на дочь. В красном свитере с высоким воротником, в обтягивающих джинсах Микаэла выглядела слишком худенькой, слишком измученной. Ее темные до плеч волосы обрамляли бледное нежное лицо. «Микаэле нужны солнце и ветер и много чистого свежего воздуха», – подумал Джейкоб, испытывая боль за дочь. Когда-то очень давно он мог все исправить в ее мире, принести ей нового котенка из амбара или дать теленка, чтобы выставить его на ярмарке. Но теперь жизнь нанесла ей раны, и, когда придет время, она сама залечит их.

Под глазами Микаэлы залегли темные тени, у рта появилась жесткая складка. Все это очень опечалило Джейкоба. Тяжелые времена, которые пришлось пережить дочери, оставили отпечаток на ее лице; Джейкоб хорошо знал, что нет более тяжелого времени, чем то, когда ты пытаешься привести в порядок свою жизнь.

– Я был бы не против, если бы ты меня обняла, – проворчал он.

Микаэла подошла и прижалась к отцу. «Интересно, кто в ком нуждается больше?» – подумал Джейкоб. Его сердце переполняли чувства, и он крепко обнял двух женщин.

Рядом с Джейкобом хрупкая Микаэла казалась похожей на маленькую птичку, которая вынесла слишком много бурь.

– Хорошо спалось, Микаэла?

– Отлично. Наконец-то я дома.

Она отошла, чтобы налить кофе в глиняные кружки, сделанные Фейт, и подала Джейкобу его любимую – большую и прочную, с крошечной щербинкой у кромки – первое изделие Фейт и ее подарок мужу. Сегодня утром ему пришлось буквально спасать ее, так как Фейт хотела заменить побитую кружку новой.

– Ковбой, в один прекрасный день ты забудешь про ее охрану, и я выброшу эту старую вещицу. Это моя первая работа, тут и смотреть не на что, – поддразнивала его Фейт, одарив мужа легким поцелуем.

– Оставь, пожалуйста, свои затеи. Эта кружка моя, – повторял Джейкоб, делая страшные глаза. Он отдал бы сердце и душу, чтобы сделать Фейт счастливой – вернуть ей ребенка, которого она потеряла. Когда придет завтракать Рурк, все его дети будут здесь – кроме одного.

Джейкоб хотел, чтобы его дети были в безопасности, и проклинал себя за то, что не смог защитить ребенка, которого у них отняли.

Он сидел за прочным деревянным столом, разглаживая тканую скатерть, цвет которой сочетался со светло-розовыми и коричневыми тонами кухни.

Когда Фейт поставила на стол тарелку с оладьями, Джейкоб осторожно взял жену за руку. Его сердце переполняли чувства, которые невозможно было выразить словами. Несколько растерявшись от нахлынувших эмоций, Джейкоб продолжал удерживать руку жены. Ее изящные пальцы казались еще тоньше рядом с его покрытыми шрамами рабочими руками.

Наконец в кухне появился Рурк.

– Привет, сестренка! Я думал, что ты захочешь поспать подольше.

Микаэла улыбнулась брату; быстрая кокетливая улыбка, скользнув по губам, на какое-то мгновение озарила ее лицо.

Фейт добавила теста на сковородку и выглянула во двор:

– А где же Калли?

Калли Блэквулф, худой долговязый ковбой, прибыл в Шайло десять лет назад, тогда ему было около двадцати пяти. В его лице угадывались черты коренных американцев. Впервые Джейкоб увидел Блэквулфа, когда тот припарковал свой потрепанный пикап с номерными знаками Колорадо перед баром на окраине города. Джейкобу понравился этот парень. С виду он показался ему настоящим уроженцем Запада, а когда тот оседлал стул у барной стойки и начал неторопливо есть, энергично подчищая подливку кусочком хлеба, Джейкоб и вовсе решился к нему подойти. Парень выглядел голодным и измученным, а потрепанная рубашка не скрывала его худобы. Большие руки Калли были покрыты шрамами – такими, которые остаются от веревочных ожогов или от колючей проволоки. Видавший тяжелые времена Джейкоб сел рядом. Он подал знак Меган принести два куска ее знаменитого ягодного пирога – один для себя и один для молчаливого молодого человека.

– Я не беру подачки, – сказал Калли, отодвигая тарелку, задержав на ней свой голодный взгляд.

– Мне нужен хороший работник на ранчо. Мы с сыном управляемся, но мой лучший работник собирается на пенсию – артрит замучил. Я просто хочу подсластить предложение. – С этими словами Джейкоб вновь подвинул тарелку с пирогом.