Минут через пять — десять она распрямилась и, проглотивтяжелый ком в горле, побрела по улице.

Я поднялся на крыльцо и позвонил в дверь.

Послышались шаги, мелькнул свет, и осторожный голос спросил:

— Кто там?

— Эд Дженкинс.

После короткой паузы голос снова спросил:

— Какой Дженкинс?

— Неуловимый Мошенник, — пояснил я, четковыговаривая слова и изобразив на лице натянутую улыбку, хотя мне совершенно ненравилось стоять в темноте под дверью и обмениваться любезностями.

Я оставил Бобо внизу, под лестницей, оттуда он всегда могприйти ко мне на помощь, и в то же время его не было видно. Возможно, песпонадобится мне еще до того, как наша беседа закончится. Не знаю, для чего янужен Герману, но после всего услышанного я начал подозревать, что эти ночныевизиты устраиваются им далеко не в благотворительных целях.

Дверь открылась.

— Проходите, мистер Дженкинс.

Он не сделал ни одного движения, чтобы поприветствоватьменя, а просто пропустил вперед, захлопнул дверь и провел в кабинет. Насколькоя понял, он предпочитал обращаться со своими посетителями именно так.

Я опустился в кресло, в котором еще недавно сидела девушка,оглядел кабинет теперь уже под другим углом и заметил, что сейф заперт, акартина поставлена на место. Скрестив ноги, я откинулся в кресле.

Он рассматривал меня с минуту; потом проговорил:

— Вы и есть Неуловимый Мошенник?

Я кивнул.

— Эд Дженкинс собственной персоной?

Я снова кивнул, всем видом давая ему понять, чтобы онпереходил к делу.

Он вздохнул:

— Что-то не похоже. Какой-то у вас несолидный вид.

А между тем мне известно о вашем прошлом: во многих штатахвы объявлены в розыск, и все же вам удалось заставить их загнать вас вКалифорнию, откуда им теперь трудно вас выманить.

Я не двинулся, даже не кивнул, просто смотрел на него иждал.

— Вы прославились своей удивительной способностью ускользатьиз-под носа, — продолжал он. — Кроме того, ходят слухи, что вы можетеоткрыть любой сейф, не оставив следов. Говорят, вы знаете какие-то комбинации иумело манипулируете замками. — Слова эти прозвучали вопросительно.

— Вы сами пригласили меня, — сказал я. — Вотя и слушаю.

Он снова облизнул губы, взял сигару, вставил ее в свойвлажный губчатый рот, чиркнул спичкой, затянулся, оглядев кончик сигары,немного поерзал и приступил к делу:

— Знаете, кто я?

— Немножко.

— Вы не можете не знать, что в политике я всегдадобиваюсь чего хочу.

— Да, так пишут газеты.

— Вот и отлично. А как вы отнесетесь к объявлениювашего помилования во всех штатах, где выписаны ордера на ваш арест?

Чтобы скрыть волнение, я схватился за подлокотники.

Господи! Неужели это возможно — свободно передвигаться, житькак все остальные граждане, в случае чего спокойно вызывать полицию и ни откого не скрываться? Я боялся увлечься этой идеей. Сколько себя помню, я всегдабыл изгоем, весь мир был против меня, а я всегда был в бегах… Мне всю жизньприходилось прятаться.

— Это неосуществимо, — проговорил я.

Он кивнул своей громадной головой, толстые губы растянулисьв улыбке:

— Очень даже осуществимо. Нет ничего проще. И современем я докажу вам это.

Я снова откинулся в кресле.

— А дело заключается вот в чем, — продолжал юн,поняв, что я не собираюсь вносить свой вклад в сегодняшнюю беседу. — Уодного человека есть некая бумага, с которой я хочу снять копию. Меня неинтересует оригинал, мне нужна точная копия. Я хочу знать, что в этой бумаге. —Он помолчал, ожидая моей реакции, я тоже ждал. — Имя этого человека —Лоринг Кемпер.

Он немного наклонился, как бы желая по выражению моего лицапонять, о чем я думаю. Ему понадобилось около десяти секунд, чтобы заметить,что я озадачен, после чего на его лице появилось выражение удовлетворения.

Таково положение дел, Дженкинс. Я прекрасно воспитан, имеюбезупречные манеры, владею языком гораздо лучше, чем большинство общественныхдеятелей, но… я не принят в их общество. Для них я чужак, изгой. У меня естьвсе — деньги, положение в обществе, престиж, власть, но я никак не могуполучить признание в определенных кругах. Всю жизнь я имел, что хотел. И воттеперь хочу быть наконец признанным теми, кто отвергает меня. Вот почему я хочузнать содержание этой бумаги. Тот, кому оно известно, может заставить высшееобщество Сан-Франциско считаться с его мнением.

Я молчал, обдумывая услышанное, снова и снова прокручивая вмозгу его слова. Мне уже приходилось слышать подобные разговоры, и я неочень-то верил им. Но как же тогда его беседа с Элен Чэдвик?.. Я посмотрел нанего:

— Итак?

— Итак, — отозвался он, вперив в меня взгляд своихпронзительных настороженных глаз. — Вы отправитесь в дом Лоринга Кемпера вкачестве гостя, извлечете из сейфа нужную мне бумагу, сделаете фотокопию, аоригинал вернете на место. Принесете эту фотокопию мне, и тогда и только тогдая устрою вам помилование во всех штатах, где выписаны ордера на ваш арест.

Я снова взглянул на него, желая убедиться, не спятил ли он.

— Но почему именно я? — спросил я, незаметнопытаясь заставить его раскрыть карты.

— Потому, — ответил он, — что вы хорошовоспитаны. При случае вы вполне можете сойти за джентльмена и, попав в доммультимиллионера, где собирается самое изысканное общество, не ударите в грязьлицом.

Потому, что вы можете вскрыть сейф, где хранится бумага,сделать копию и незаметно положить бумагу на место, чтобы никому и в голову непришло, что сейф вскрывали.

При этих словах я громко рассмеялся. Этот Дон Дж.

Герман просто уморил меня.

— Блестяще придумано, — проговорил янаконец. — Вся эта история ужасно похожа на сказку про Золушку ихрустальную туфельку. Вам конечно же отведена роль феи, только мне не понятноодно: уж если вы, будучи, как вы говорите, изгоем в этом обществе, не можете попастьв этот дом, то как, по-вашему, смогу попасть туда я, Эд Дженкинс, известный повсей стране Неуловимый Мошенник? Как, по-вашему, я смогу раздобыть приглашениеи пробыть несколько дней в качестве гостя в доме Лоринга Кемпера?

Он наклонился вперед:

— Вы будете приняты в этом доме не как Эд Дженкинс, акак совершенно другой человек. В доме Лоринга Кемпера и его жены Эдит ДжуэттКемпер вы будете считаться Эдвардом Гордоном Дженкинсом, супругом Элен Чэдвик,дочери покойного Х.Болтона Чэдвика и его вдовы Элси Чэдвик. А теперь, будь выпрокляты, ПОПРОБУЙТЕ ОТШУТИТЬСЯ!