А потом… Павел провожал Наталью в гостиничку. С концертной бригадой пили чай.

Потом – долгая прогулка по узеньким улочкам Астрахани. И конечно, по территории самого кремля. Весь кремль после революции называли «Городок Троцкого».

– Ваш кремль очень похож на наш, Московский Кремль! Очень красивый, белоснежный! В Москве Кремль тоже был белым. А потом стал красным, в цвет рабоче-крестьянского знамени.

Павел нежно смотрел на девушку. И решился поцеловать. А потом – предложение немедленно сыграть свадьбу.

И Наталья растаяла.

В кабинке телефонной станции она долго ожидала, когда свяжут.

– Мама, я люблю! Решила остаться в армии, с любимым! Санинструкторы здесь очень нужны!

– Доченька! А как же учеба? Ты ж с самого детства мечтала стать артисткой!

– Мама, все наверстаю! После войны!

Оля Клочкова подружилась с новенькой. И та часто, пользуясь передышками в службе, захаживала на чай.

Оля ставила на примус большой алюминиевый чайник. Щипчиками дробили большие куски сахара-рафинада.

Наталья – восторженно о своем Павле – о чем бы ни говорили, заканчивала только упоминанием о нем.

Ольга о своем житье-бытье рассказывать стеснялась. Мол, ничего романтичного: выучилась на фельдшера, работала в станичной больничке. Ничего интересного. Народ суровый, не привык валяться по больницам, даже получив на работе травмы.

Зато о своем Петре говорила с восторгом. Соседи они с ним. В детстве дрались. Повода особого не было. Так, пацанские разборки. Ее на улице так и называли за драчливость – «пацанка». Дралась она хорошо. Отец Оли научил ее приемам рукопашного боя. Так что никому в драке не уступала!

Повзрослев, Оля перестала драться. Петр стал жонглером и акробатом. Выучился у заезжих циркачей. Сальто-мортале, и р-раз – в огненный круг! Ходил на руках между закрепленными на полу острыми ножами…

В медсанбате как-то передышка. Сидят подруги, чай пьют. Разговор – о своих любимых.

– Постой, постой! Слышишь? – настораживается Оля.

Снаружи, откуда-то снизу, слышна громкая ругань, перемежающаяся трехэтажным матом:

– Ко мне! Быстро ко мне! Твою мать! Кому сказал! На гауптвахту! Красноармейцы! Снять его! Ко мне!

И тут же – насмешливый голос совсем рядом, за окном:

– Так точно! Никак нет! Вашбродь!

Оля узнает голос:

– Вот и Петро!

Смеясь, выглядывает в окно.

Ильин стоит на каком-то мизерном выступе стены, держась рукой за водопроводную трубу. Другой рукой он изображает отдание чести, громко кричит, глядя вниз:

– Вашбродь! Так точно! Никак нет! Не могу знать!

Внизу, задрав голову, стоит комендант гарнизона подполковник Вахмистров.

Лицо его, обычно благодушное, багрово от злобы и натуги. Он смотрит на Ильина и орет:

– Сидел ведь на гауптвахте! Выводов не делаешь?! Твою мать!

Ильин делает шутовское лицо:

– Так точно! Вашбродь! Докладываю! Провожу занятие по диверсионной подготовке. Тема занятия – похищение секретных документов из многоэтажных сооружений! Смотрите, красноармейцы записывают! Вон, позади вас!

Комендант оглядывается.

Сзади него стоят красноармейцы с блокнотами в руках. Лица напряжены, лбы изборождены морщинами страшного умственного напряжения. В глазах – туповатое выражение чинопочитания.

Четко печатая строевой шаг, подходит сержант Дорофеев:

– Сми-и-р-на! Товарищ подполковник! Разведвзвод под командованием лейтенанта Ильина проводит занятия по диверсионной подготовке!

– Вольно! – громыхает комендант. На лице его – удивление и восхищение:

– Ну, Ильин! Ну, сукин сын! Переиграл старого вояку!

Он приглядывается к бойцам. Видит, что в руках они держат не карандаши, а веточки акации, спешно отломленные от стоящего рядом куста.

– Ай да сукин сын! Ну ладно! Продолжай свою науку!

Петр улыбается Оле. Протягивает букет ромашек:

– Извини, застукали!

Кричит подполковнику:

– Внимание! Изучаем прыжок с высоты. Большой высоты! Приземляемся не прямо на ноги, а по касательной. Если приземлитесь прямо, переломаете ноги! Особенно если прыгаете с оружием и боекомплектом. Поэтому центр тяжести – немного впереди! И сразу – кувырок вбок. Показываю!

Он прыгает. Чуть коснувшись земли ногами, кувырками летит в сторону. Вскакивает:

– Вот так!

Астраханский кремль. Во дворе лейтенант Ильин тренирует бойцов – и своего разведвзвода, и курсантов диверсионной спецшколы № 005.

Рукопашный бой в разгаре: один выбивает наведенный на него пистолет, другой – отбивает удары штыка (ловко бросая наземь противника), третий – «снимает» часового.

– Хенде нихт зенкен! Не опускай руки! – говорит Ильин пропустившему удар солдату (у того – синяк под глазом).

– Ильин! – игриво кричит ему симпатичная девушка, выглядывая из окна медсанбата. – Не угробь солдат! Медпомощь нужна?

Это – землячка из станицы Березовской Оля Клочкова.

– Гулак ас, нязенин! Оля, сен овадан гыз! – весело отвечает он. – Красавица всегда нужна настоящим джигитам!

– Что за шпиенские разговоры? – вмешивается курящий неподалеку майор-особист.

– Ёк, то есть никак нет. Это по-туркменски означает «Дай ухо, красавица». У меня батя служил в Туркестане. Там и выучился туркменскому! И меня научил, – отвечает Ильин. – Так что никаких шпиенов. Ёктур! Никак нет!

– Что за странные приемчики бойцы изучают? Тоже из Турции? – с подозрением спрашивает особист, подходя к солдатам.

– Казачий спас! – с гордостью отвечает Ильин. – Его применяли разведчики-пластуны. Меня дед научил в станице. Никакой бокс не сравнится!

Оглянувшись на медичку, выглядывающую из окна, майор напружинивает мускулы рук и говорит:

– Да я – боксер! Куда твоим бойцам против бокса! Смотри, как надо фашиста бить! Боец, к бою готовсь!

– Товарищ майор государственной безопасности! Давайте другого бойца! Это ж главный специалист по казачьему спасу!

Приказывает сержанту:

– Иван, в сторону!

Майор начинает злиться. Кричит:

– Стоять! Фамилия!

– Сержант Дорофеев.

– Ну, сержант, покажи начальнику Особого отдела 28-й армии, кто ты такой!

Майор бросает папиросу и принимает боксерскую стойку. Резко и сильно бьет.