– Разрешите войти?

– Войдите, наконец, матрос Пупкин.

– Сплошной Windows., - шепотом сказал паренек, ухватился за рукоять люка и с грохотом влетел в центральный пост.

– Щас ты узнаешь и про Виндоуз, и про гальюн! – это были последние слова, которые услышал Одинцов из центрального поста субмарины, прежде чем закрылась переборочная дверь.

Вскоре капраз появился на металлическом корпусе подводной лодки и спустился на берег по трапу. На причале его окликнула девушка блондинка:

– Товарищ командир, скажите, а море красивое?

– Не знаю, – сурово ответил Одинцов. – Я – подводник!

Девушка расширила в изумлении глаза и осталась стоять у трапа подводной лодки, не решаясь подняться на борт субмарины и осмысливая сказанное человеком в морской форме. Тут как раз и раздался звонок капитана Гурова.

– На связи! Кто это? – ответил капраз на звонок и пошел вдоль причала.

– Здравия желаю товарищ капитан первого ранга! – прокричала телефонная трубка.

– Кто? Кто это говорит?

– Баковым на бак! Ютовым на ют! – раздалось в трубке.

– Ба-а-а! – Одинцов узнал по голосу пана-капитана. – Никак сам Гуров звонит? Здра.

– Ур-р-ра! Ур-р-ра! Ур-р-ра! – громко на весь причал раздалось очередное телефонное приветствие.

– Уря-я-я! – вяло отреагировал Одинцов.

– Привет, капраз! Не разбудил?

– Да, вроде нет! Бодрствую!

Одинцов, в отличие от Ивана Ивановича, в свое время поступил не в гражданскую мореходку, а в военную. Он дослужился до капраза – капитана первого ранга, и уволился с полной пенсией под квартиру. Иначе говоря, освободил свою должность блатному офицеру-северянину, потребовав взамен квартиру. С жильем было туговато, но начальство нашло возможность выделить из резерва трехкомнатную хату. Одинцов уволился. Сделка состоялась.

– Как поживаешь, капитан?

– Спасибо, хреново! – откровенно признался Гуров.

– Что так?

– Сам понимаешь, нас коммерциям не учили. Тебя учили Родину защищать! А меня – рыбу Родине добывать!

– Было дело. Над чем работаешь, капитан?

– В основном, над собой, Коля. Послушай, мне тут сорока на хвосте принесла, будто ты с немцами якшаешься. Что-то замышляешь?

– Да это какие-то польские немцы?

– И с поляками?

– Теперь они немцы.

– А. Я понял, эти немцы – бывшие поляки?

– Где-то так.

– Андэстэнд! Так как, капраз, обсудим?

– Я воль! Почему, нет? Но пока одни разговоры. Я говорю – деньги давай, инвестируй, понимаешь. А они – давай гарантии и все! Какие я могу дать гарантии, когда у нас каждый день все меняется! Причем, в худшую сторону. Тогда, говорят, покупай по предоплате. Где же я, пенсионер, деньги возьму? Сложно даже с польскими немцами.

– А с натуральными поляками не пробовал?

– Нет. Но говорят, с ними ненадежно. Обманывают, мол.

– А кто ныне не обманывает? Думаешь, твои так называемые немцы не обманывают? Еще как! У них в Германии прибыль три-четыре процента – уже «гуд». А у нас они уподобляются «новым русским» – не менее пятидесяти процентов!

– Пятьдесят ты загнул, а вот тридцать – реально!

– Так как, капраз, обсудим?

– Что ж не обсудить.

– Тогда причаливай ко мне, кофейку попьем.

– Добро! Буду через полчаса.

В кают-компании капитана дым стоял коромыслом. Можно было «топор вешать». Одинцов, как некурящий, открыл окно.

– Блин, это ж газовая камера! Чем ты дышишь Ваня?

– Щас выветрится, не переживай!

– Я-то что, как супружница твоя такое выносит?

– Так она и надымила. На пару со мной.

Моряки расположились друг против друга за штурманским столом, на котором, в нарушение всех корабельных правил, появились две чашечки кофе, сахарница и плетенка с сухарями.

– Во, возьми с сухариком, капраз!

– Зубы не те. Я так попью, без ничего.

– Мои клыки, – радостно сообщил Гуров, – еще держатся.

Он постучал по зубам пальцами, издав звук, напоминающий какую-то мелодию. Затем, уловив, что Одинцов создает волну в чашке и она вот-вот выплеснется наружу, капитан протянул ему салфетку и сказал:

– На, подстели, а то прольешь на царицу морей!

– На Британию, что ли?

– Во-во, на ее самую, Великую Британию!

– Да ты никак – поэт!

– Станешь тут поэтом! Сидим без копья.

– Я тоже пока ничего не заработал, – сообщил Одинцов радостную для капитана весть. У них давно шло соревнование между семьями по материальной обеспеченности, признанным фаворитом которого всегда был Гуров. Но времена изменились, и теперь капитан ревностно следил за гражданским бытием своего друга, боясь от него отстать.

– Ты хоть пенсию получаешь, – заметил капитан, осознав наконец, что по этой позиции он уж точно проигрывает капразу.

– Говорил тебе – иди в военные, – не без иронии ответил Одинцов, уразумев свое нынешнее преимущество.

– А-а-а, когда это было! В те времена я был на коне – не то, что сейчас. Этого Горбачева.

На лице капитана отразился такой гнев небесный, что он чуть не задохнулся в собственной ярости. Одинцов же не преминул напомнить о минувшей эпохе «застоя»:

– Не знаю, не знаю. Вам-то, морякам заграничного плавания, неплохо жилось. А мы бегали по толкучкам за каждой шмоткой. На Севере, помню, придешь с морей, уставший. И в очередь – за колбасой. Нет, сейчас все же лучше! То, что он упустил власть и развалил Союз – это да! Виноват! А в остальном прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо.

– Ладно, бог с ним, с Горбачевым. Давай ближе к нашим делам. По рюмашке?

– Я за рулем.

– Я тоже.

– Не ври! – раздалось за стеной.

– Эй, там, за переборкой! – громогласно провещал Одинцов. – Ходи сюда!

– Привет, капраз! Вы что там собрались, водку пьянствовать? – из-за стены снова послышался голос жены Гурова.

– Привет, красавица! – ответил Одинцов. – Что за деловые переговоры без ентого дела?

– Вот я вам!

– Шутим, любезная моя, – подытожил капитан, – шутим. Нехорошо через переборку. Зашла бы уже!

– В кухне появилась Аврора с распущенными волосами, не накрашенная, в коротеньком халате.

– Чо в негляже? К тому же, не накрашенная! – недовольно заметил капитан, считавший свою супругу чуть ли не Барбарой Брыльской.