Эви серьезно кивнула.

— Я сказала им, что от молока меня всегда тошнит, а раз даже вытошнило на соседскую кошку. И тогда они дали мне сока.

Ее и правда однажды стошнило прямо на кошку наших бывших соседей — породистую голубую персидку. И, по-моему, этого нам так и не простили. Ни хозяева, ни кошка.

Оказавшись дома, дочка сразу же направилась к своей огромной коробке с «Лего» и высыпала ее содержимое на пол гостиной. Я вздохнула и покачала головой.

— Эви, сейчас не время…

— Тони, милая, оставь ее, пусть играет, — вмешалась мама. — Она нам не помешает. Места достаточно.

— Бабуля, мне нужно в туалет. — Дочка надула губы и нахмурилась.

— Пойдем, солнышко. Бабуля тебя проводит.

В свои пять лет Эви уже вполне могла сходить в туалет самостоятельно, но я подавила раздражение. Что толку вмешиваться — все равно эти двое притворятся, будто ничего не слышат, и сделают по-своему.

Когда они вышли, я опустилась в одно из складных садовых кресел, которыми мы обходились в ожидании прибытия мебели, и поглядела в угол, на коробки, но не пошевелила и пальцем, чтобы начать распаковку.

У меня еще не созрела готовность окончательно проститься с прошлым: с нашей жизнью, со старым домом, в который мы — я и Эндрю — вложили все наши мечты, все надежды на будущее и в котором теперь жила другая семья.

Снова отчаянно захотелось сорваться с места и убежать. Подальше от мамы, от воспоминаний, даже от Эви. Не навсегда, на время. Ненадолго.

Чувство вины немедленно вонзилось в грудь, подобно отвертке. Какими же наивными дураками были мы с Эндрю — мчались по жизни, как два щенка, вприпрыжку, помахивая хвостиками, и думать не думали, что жизнь может расставить нам ловушку!

Надвигалась паническая атака. Не вставая, я подтянула к себе сумочку и заглянула внутрь — просто чтобы убедиться: лекарство по-прежнему на месте, в уголке, никем не обнаруженное и не потревоженное.

Да, было проще успокаивать себя тем, что выбор есть. Например, признаться во всем маме, прямо сейчас, и положить конец этой истории с таблетками, пока та не вышла из-под контроля.

И все же при одной только мысли о том, чтобы попросить помощи, в животе словно начинал шевелиться клубок скользких угрей.

В глубине души я понимала, что не сделаю этого. Не теперь.

Ведь если выложить все прямо сейчас, то это будет выглядеть, как будто я уже себя не контролирую. А это не так. Просто пока что таблетки — это самое простое решение. Как костыль после перелома ноги.

Я поклялась себе, что не стану переступать черту, а потому преодолела прокрастинацию, встала, подошла к коробкам и, собравшись с духом, открыла первую попавшуюся.

Это чем-то напоминало удар под дых: внутри лежали вещи — свидетели прежней, ушедшей навсегда жизни.

Снимки из семейных отпусков, с рождественских обедов и других праздников. Наша любимая картинка, которую Эви нарисовала в детском саду, — семейный портрет. Яркие поздравительные открытки: «Папочке», «Любимому мужу», «Дорогой женушке».

Мне не хватило духу выбросить их, даже зная, что в новом жилье хронический дефицит пространства. Хотелось сохранить. Трогать. Рассматривать. Чтобы не забыть, какими мы были. Как будто эти квадратики бумаги могли стать узлом, который свяжет воедино потрепанные концы моей жизни, лопнувшей, как перетертая веревка.

Я прикусила язык, чтобы привести себя в чувство. Надо хотя бы попытаться взглянуть на ситуацию позитивно. Новый дом — новое начало для меня и моей дочери. Мама правильно говорит: надо дать жизни шанс.

— Смотри на все позитивнее и постарайся поверить в лучшее, — сказала я вслух. — Все образуется.

Слова канули в гулкую тишину гостиной и умолкли, как погремушка, затихшая на полу.

Когда мама и Эви вернулись, мы сели пить чай. Это стало отличным стимулом взять себя в руки и успокоиться.

В дверь отрывисто постучали.

Мы с мамой удивленно переглянулись, а Эви даже не подняла головы от своих цветных кирпичиков — до того она была ими увлечена.

— Хочешь, я открою? — предложила мама.

— Нет, я сама.

Я вытянула себя из кресла и, приглаживая торчащие пряди наспех собранного «конского хвоста», пошла к двери.

На матовое стекло не падало никакой тени, а значит, на крыльце никого не было. Но я все же открыла, подумав, что почтальон или рассыльный просто стоит ниже.

Крыльцо пустовало, но на ступеньках красовался дорогущий букет лилий, в нарядной упаковке, с ленточкой. Такие обычно ставят в капсулу с водой, чтобы дольше не вяли. Этот находился в ламинированном черном пакете с ручками.

Переступив через внезапный подарок, я спустилась с крыльца и повертела головой — никого. Улица была пуста.

Тогда я взяла пакет за ручки и внесла в дом.

— Смотрите-ка, что очутилось на крыльце!

— Ой, какие красивые! — Эви вскочила. — От кого?

— Пока не знаю. Но ты можешь заглянуть в пакет, если хочешь. Вдруг там записка?

Мама изумленно подняла брови.

— Неужели ты даже не предполагаешь, от кого они?

— Понятия не имею. — Я наблюдала, как дочка с любопытством раздвигает стебли цветов, ища среди них послание от загадочного дарителя. — Но я разослала наш новый адрес всем, кто есть в моей записной книжке, так что это, наверное, от кого-то из них.

— Но чтобы такой дорогой букет?.. Уж поверь мне, он стоит огромных денег. Это лилии сорта «Звездочет», а они…

Вдруг Эви завизжала так, что кровь застыла в жилах.

— В чем дело, милая? — Я мгновенно подскочила к ней.

Она хлопнула в ладоши, заскулила, и к потолку взлетело какое-то насекомое. На стебель цветка выползла оса, за ней другая, третья… Все они направлялись к бледным, обнаженным рукам и ладоням Эви.

— Осы! — завопила я и закрыла дочку собой. — В букете!

Отчаянный рев Эви и вопли мамы отвлекали от боли, которую причиняли мне маленькие свирепые насекомые, жаля во все открытые места. Я махнула рукой, чтобы оттолкнуть проклятый букет.

— Здесь осиное гнездо, — взвизгнула мама. — Скорее, на улицу!

Я подхватила Эви на руки и бросилась к входной двери. Мама последовала за нами и захлопнула дверь. Мы вывалились на улицу и промчались через «палисадник», остановившись только около проезжей части.

Моя девочка все еще кричала и била себя по рукам и лицу.

Мы перебили ос друг на друге. Последнюю я вытащила из волос дочери — и была немедленно укушена.

И даже отсюда было видно, как в окно гостиной яростно бьются изнутри маленькие полосатые убийцы, бессильные добраться до нас, чтобы причинить зло.