ужасно, — говорит Эван. — Из некоторых людей получаются дерьмовые родители. Это не наша вина, что они не знают, как нас любить.

За исключением Крейга — мама, конечно, знала, как его любить. После пяти неудачных попыток она, наконец, правильно подобрала для него рецепт. Ее единственный идеальный сын, которому она могла бы посвятить всю свою материнскую заботу. Я люблю своего младшего брата, но с таким же успехом мы с ним могли быть воспитаны двумя разными людьми. Он единственный из нас ходит здесь с красными, опухшими глазами.

— Могу я тебе кое-что сказать? — Эван говорит с усмешкой, которая заставляет меня подозрительно смотреть на него. — Но ты должна пообещать не бить меня.

— Да, я не могу этого сделать.

Он смеется про себя и облизывает губы. Непроизвольная привычка, которая всегда сводил меня с ума, потому что я знаю, на что способен этот рот.

— Я скучал по тебе, — признается он. — Я что, мудак, если я вроде как рад, что кто-то умер?

Я бью его в плечо, на что он симулирует травму. Он не это имел в виду. Не совсем. Но странным образом я ценю это чувство, хотя бы потому, что оно дает мне разрешение улыбнуться на секунду или две. Чтобы дышать.

Я играю с тонким серебряным браслетом, обвивающим мое запястье. Не совсем встречаясь с ним взглядом.

— Я тоже скучала по тебе. Немного.

— Немного? — Он издевается надо мной.

— Совсем чуть-чуть.

— Ммм-ммм. Итак, ты думала обо мне, сколько раз, два раза в день когда тебя не было?

— Скорее всего, всего один или два раза.

Он хихикает.

По правде говоря, после того, как я уехала, я провела месяцы, изо всех сил пытаясь отогнать мысли о нем, когда они настаивали на своем. Отказывалась от образов, которые приходили, когда я закрывала глаза ночью или шла на свидание. В итоге стало легче. Я почти успела его забыть. Почти.

И вот он здесь, и как будто не прошло и секунды. Между нами все еще нарастает этот энергетический пузырь. Это видно по тому, как он наклоняет свое тело ко мне, как моя рука задерживается на его руке дольше, чем необходимо. Как больно не прикасаться к нему.

— Не делай этого, — приказываю я, когда замечаю выражение его лица. Я поймана в его глазах. Зацепилась, как зацепиться рубашкой за дверную ручку, только это воспоминание сбивает с толку мой мозг.

— Не делать что?

— Ты знаешь что.

Уголки губ Эвана приподнимаются. Просто подергивание. Потому что он знает то, как он смотрит на меня.

— Ты хорошо выглядишь, Жен. — Он делает это снова. Вызов в его глазах, намек в его взгляде. — Время вдали от дома пошло тебе на пользу.

Маленький засранец. Это несправедливо. Я ненавижу его, даже когда мои пальцы прикасаются к его груди и скользят вниз по рубашке. Нет, что я ненавижу, так это то, как легко он может заполучить меня.

— Мы не должны этого делать, — бормочу я.

Мы спрятаны, но все еще видны любому, кто захочет взглянуть в нашу сторону. Рука Эвана скользит по подолу моего платья. Он толкается под ткань и мягко проводит кончиками пальцев по изгибу моей задницы.

— Нет, — выдыхает он мне в ухо. — Мы не должны.

Так что, конечно, мы делаем.

Мы проскальзываем в ванную рядом с прачечной, запирая дверь позади нас. Мое дыхание застревает в горле, когда он поднимает меня на туалетный столик.

— Это ужасная идея, — говорю я ему, когда он хватает меня за талию, и я напрягаюсь прислонившись к раковине.

— Я знаю. — И затем он накрывает мой рот своим.

Поцелуй настойчивый и голодный. Господи, я скучала по этому. Я скучала по его поцелуям и жадным толчкам его языка, какой он дикий и необузданный. Наши рты поглощают друг друга, почти слишком грубо, и я все еще не могу насытиться им.

Ожидание и безумная потребность — это слишком много. Я вожусь с пуговицами на его рубашке, расстегивая ее, чтобы провести ногтями по его груди, пока боль не заставляет его заломить мне руки за спину. Он горячий и грубый. Может быть, немного злой. Все незавершенные дела решаются сами собой. Я закрываю глаза и держусь за него, растворяясь в поцелуе, в его вкусе. Он целует меня сильнее, глубже, пока я не теряю сознание от желания.

Я больше не могу этого выносить.

Я заставляю свои руки освободиться, чтобы расстегнуть его ремень. Эван наблюдает за мной.

Следит за моими глазами. Моими губами.

— Я скучал по этому, — шепчет он.

Я тоже, но я не могу заставить себя сказать это вслух. Я ахаю, когда его рука путешествует между моих бедер. Моя собственная рука дрожит, когда я просовываю его в его боксеры и…

— У вас там все в порядке? — Голос. Затем раздался стук. Вся моя большая семья находится по другую сторону двери.

Я замираю.

— Отлично, — отвечает Эван, кончики его пальцев находятся всего в дюйме от того места, где я только что страстно желала его.

Теперь я соскальзываю с туалетного столика, отталкиваю его руку от себя, вытаскиваю свою из его боксеров. Еще до того, как мои ноги соприкоснулись с кафельным полом, я уже ненавижу себя. Едва пробыв с ним в одной комнате десять минут, я теряю всякий самоконтроль.

У меня чуть не был секс с Эваном Хартли на похоронах моей матери, черт возьми. Если бы нас не прервали, я не сомневаюсь, что позволила бы ему взять меня прямо тогда и там. Это новый минимум, даже для меня.

Черт возьми.

Я провела последний год, тренируясь, чтобы хотя бы приблизительно нормально функционирующий будучи взрослой. Не поддаваться каждому разрушительному инстинкту, как только он приходит мне в голову, проявлять хоть какую-то чертову сдержанность. А потом Эван Хартли облизывает губы, и я открыта для сотрудничества.

Правда, Жен?

Когда я поправляю волосы перед зеркалом, я вижу, что он наблюдает за мной с вопросом, который