вдруг послышался громкий и утробный голос ламы, потом несколько раз прогремели бубны, тонко зазвенел колокольчик, и вдруг призывно зарокотала раковина. Черкасов вздрогнул и перед его глазами возник берег Балтийского моря: соленые, пенные волны с шумом набегали на песок и раскачивали трупы немецких солдат, женщин и детей… Вдруг на капитана навалилась тяжелая дрема, но громкие и грозные выкрики ламы не прекращались. Черкасов потерял счет времени. Очнувшись на мгновенье, он вдруг услышал знакомый и страшный скрип двери. Кто-то пытался открыть снаружи дверь и не мог. Смутный и грузный контур ламы высоко подпрыгивал перед дверью, звенели бубенчики на одежде. Лама размахивал руками и что-то страшно выкрикивал в экстазе, чувствовалось, что он изнемогает, а дверь вот-вот распахнется. Вдруг тонко и пронзительно остро завыла костяная труба, скрип прекратился, и дверь захлопнулась.

Черкасов провалился в сон… Русокосая и веселая Наташа бежала по зеленому лугу, потом капитан увидел себя с винтовкой в руке и высоко прыгнувшую в смертельном полете матку дзерена. Поседевший капитан плакал и смеялся во сне.

Утром разбудил его Азаров, и он услышал веселый смех старшины Гайнутдинова. Капитан сразу подумал, что пора отправлять на границу наряд и вышел из комнаты. Солнечные лучи окрасили в теплый бронзовый цвет стены и крыльцо казармы. Под стрехой крыши красногрудые ласточки, вцепившись коготками в края ажурных глиняных гнезд, весело переговаривались и кормили птенцов. Гылыг-лама в русской одежде стоял под тополями и оживленно разговаривал с солдатами. Капитан снова почувствовал волнующие и призывные запахи утренней степи и услышал курлыканье журавлей…

Через три дня после заклинания оборотня Черкасов выехал на охоту с Азаровым. Тарахтел по зеленой степи мотоцикл, взмывали над травами тарбаганы, из-за спин охотников выглядывали поблескивающие стволы винтовок. Обогнув пологую сопку, друзья увидели летящее по заголубевшей полуденной степи стадо дзеренов. Мотоцикл резко остановился, Азаров с Черкасовым спрыгнули на землю.

‑ Достану! ‑ азартно крикнул Азаров и вскинул увесистую винтовку. Но поседевший капитан вдруг тоскливо и умоляюще прошептал:

‑ Не надо, Боря, не стреляй…

6 июня 1999 года. г. Чита.

ТОСКА

Какие короткие ночи серебрят кункурскую степь! Не успеет прокуковать беспокойная кукушка свою песню, как розовеет восток, и медленно алеют стволы березок перед тремя юртами. А папа встает еще раньше. Цыпылма слышит, как позванивают стремена, уздечки, шумно вздыхают за стеной юрты коровы и овцы. Она знает, что овец летом надо пасти по холодку, тогда они до полуденного зноя успеют наесться сочной травы.

‑ Ночью опять выли волки, ‑ тихо говорит отец матери. Он беспокоится за верблюдов, которые с верблюжатами уходят далеко от стойбища. Цыпылма катается зимой на самом большом верблюде! Летом все живут сыто. Это очень плохой признак, если воют сытые волки. Но что ж, надо вставать, дел у Цыпылмы много…

Как быстро пролетает день! Только что было утро, но вот уже подкрался вечер. А сколько событий произошло за это время, сколько дел Цыпылма успела переделать, день промелькнул какими‑то шумными и пестрыми обрывками!

И вот уже поскрипывает телега, груженная прутьями тальника. Степь пахнет ая-гангой,1 дыханием овец и кобыльим молоком. Цыпылма взрослая, ей десять лет. Она задумчиво едет по степи и посматривает по сторонам, где в голубоватой дымке купаются вершины сопок, редкие сосны, а из чернеющих зарослей кустарника возвышаются стайки белых берез… Да, Цыпылма уже взрослая, теперь ее редко выпроваживают старшие во время разговоров и пересудов, а папа не подкидывает высоко, как сестренку.

Поскрипывает телега, пофыркивает конь. Цыпылма посматривает по сторонам. Теперь все посматривают и прислушиваются. Бандитов боятся. Они разные. Есть красные бандиты, есть ‑ белые. Эти русские. Есть бандиты буряты. Все они говорят, что будет хорошая жизнь. Но дедушка Содном сказал, что с бандитами никакой жизни не бывает, что хорошие они или плохие, но все равно бандиты… И откуда их так много появилось в степи?

Днем дети играли. Взрослые маленькое облачко пыли заметят в степи и волнуются, а детям лишь бы играть. Еще утром Цыпылма снова была маленькой, веселилась со всеми ребятишками стойбища. Там были толстые мальчики Боро, Сада и Митыпка, румяные плаксы Хубушка и Даримка, кругленькая сестренка Цыпылмы, хохотушка Бутидка, которую все зовут Мячиком. Все говорят, что Цыпылма в отца, она остроглазая, узколицая, нос у нее с горбинкой. А Бутидка ‑ в мать, округлая, плотная и резвая. Цыпылма смуглолицая, а Бутидка белолицая. Лицо сестренки в крапинках, похоже на яйцо жаворонка, круглое и доброе. Как кункурская степь, смеется папа… Пестрая ватага ребятишек носилась по песчаным оврагам, вокруг юрт, телег, стаек и мухуликов.2 Сначала они бегали просто так, потом устали и решили играть в прятки, причем Мячик находилась сразу: она не могла долго усидеть на одном месте, то безудержно хохотала, то неожиданно пыталась куда-то катиться! Потом ватага разделилась на волков и тарбаганов. Боро и Сада вывернули ягнячьи шапки-малгаи и стали страшными оскаленными волками, а Митыпка с девочками сразу превратились в толстых и жирных тарбаган и их детенышей-мундулят. Они азартно носились от черты до черты, но все равно попадались в пасти, то есть в руки, волков ‑ Боро и Сада. А Бутидка звонко, взвизгивая и подвзвизгивая, смеялась и резво катилась мимо хищников и ни разу не попалась! Буйно поднималась пыль, мелькали смеющиеся смуглые рожицы, косички, малгаи и халаты. Цыпылма совсем забыла, что она взрослая… Потом все ходили к дяде Намжилу ‑ играть в лодыжки-альчики. У них в кожаном мешке тысяча и даже больше альчиков. Только взрослые могут пересчитать! Сначала дети просто играли в щелчки, когда щелкают, стреляя в одинаково упавшие альчики, ведь каждый альчик может встать конем, коровой, козой, овцой или верблюдом. Но вдруг, в середине игры, старший, Боро, смешал все альчики и начал строить длинный конный ряд.

‑ В скачки будем играть! ‑ засмеялся младший, румянощекий Митыпка. Все стали выбирать себе коней.

Сколько раз выбранный альчик встанет конем, столько раз и можно будет передвинуть своего коня вдоль ряда. Цыпылма выбрала крашеного, коричневого, коня. У него были отполированные и ровные “ноги”, он мог бы обогнать всех, но тут ее позвал отец, прискакавший попить чаю или арсу. Она вспомнила, что договаривалась с отцом пасти овец, что уже взрослая и побежала запрягать в телегу настоящего коня…

‑ Ты, Нима, посматривай, ‑ говорил отцу дедушка Содном, покуривая черную трубку, украшенную серебром. ‑ В Цаган Челутае, говорят, бандиты людей убили, много скота отобрали… Ой-ёё-ёё, как дальше жить?