бандиты скачут! ‑ кричала Цыпылма, подъезжая к стойбищу, где чадили дымокуры. Поднялся переполох. Замычали коровы, заблеяли овцы. Носились лохматые собаки.

‑ Где отец? ‑ тревожно крикнула мать. Она была уже на пегом коне. Круглое лицо ее вспотело, глаза блестели, в них плясал страх. Цыпылма посмотрела на мать и внезапно ей стало страшно. Никогда ей не было так страшно, даже когда рассказывали самые жуткие истории о чертях-шутхурах или шолмосах-оборотнях. Вокруг ребятишки и женщины гнали овец, что-то говорил мальчикам дедушка Содном. Мать смотрела на Цыпылму и ждала.

‑ Там пыль, ‑ залепетала Цыпылма. ‑ Какие-то люди едут. Аба остался, сказал, что ему надо посмотреть… Он приедет…

Мать тревожно взглянула в сумеречную степь, хлестнула коня и погнала коров и овец к большому оврагу, где буйно рос кустарник… На стойбище оставили десятка два овец и двух коров, с остальным скотом в оврагах ночевали мальчики и дедушка Содном, который вытащил откуда-то старенькое ружье.

Сначала из-за туч выплыла красная луна, потом она стала бледнеть, небо вокруг нее стало густо-синим и зеленоватым. Луна медленно становилась оранжевой, окунулась в тучу и выплыла уже серебряной, льющей на теплую степь серебристо-белый свет. Матовой белизной вспыхнули стволы березок, блеснуло озеро и по нему протянулась яркая лунная дорожка. Тонкой позолотой отсвечивали гривы коней, стоящих на берегу озера.

Бутидка-Мячик не дождалась папы, набегалась и крепко уснула. Цыпылма сидела возле матери на телеге и смотрела в лунную степь. Вечность напомнила о себе, было тихо. Отец не возвращался. Вдруг прибежал от оврагов взбудораженный, разгоряченный, Боро. Глаза его блестели.

‑ Мы слушали землю! ‑ выпалил он при лунном сиянии. ‑ Много коней скакало в степи. Они где-то недалеко остановились…

Ночь, равная кукованию кукушки, показалась годом. Отец не возвращался. Пора бы ему посмотреть и узнать, что это за люди были! На рассвете за сопками выли волки…

‑ Ты поспи, доченька! ‑ уговаривала мать Цыпылму, собираясь доить коров. Но Цыпылма давно дремала, сидя на телеге. Вдруг откуда-то снова появился шустрый Боро и возбужденно закричал:

‑ Там много-много людей на конях и с ружьями. Тысяча!

‑ Где, где? ‑ заволновались собравшиеся женщины. Солнце только поднималось над степью, и опять были раскрашены люди, облака, пески и трава. Снова все люди стойбища скучились у телег. Размазывая грязь по румяным щекам, заревели спросонья плаксы, Хубушка и Даримка. А Бутидка-мячик потянулась и заявила:

‑ Наш папа самый-самый сильный! Он всех бандитов победит!

На нее зашикала мать. Послышался топот копыт, и все оцепенели. Прямо к их юртам скакали около десятка всадников. Гривы коней и одежды людей развевались от быстрой скачки.

‑ Там, в пади, много-много людей с ружьями, на бричках у них самые толстые ружья, ‑ зашептал Боро, смотря на приближающихся людей в пестрых одеждах.

Передний был весь в коже ‑ тужурка, штаны, сапоги; остальные ‑ в гимнастерках и френчах, на некоторых были бурятские тэрлики-халаты и кушаки.

‑ Русские! ‑ выдохнула жена дяди Намжила.

‑ Папин конь! Папин конь! ‑ вдруг закричала, показывая маленьким пальчиком, Бутидка-мячик. Но мать крепко закрыла ей рукой рот и шлепнула по заду. Женщины заволновались. Гнедой, с белой звездочкой на лбу, конь Нимы под бурятским седлом, без седока, скакал, развевая гриву и поднимая голову, привязанный к высокому вороному, рядом с хищным всадником в казачьей рубахе и шароварах с желтыми лампасами.

Цыпылма громко вскрикнула, но мать гневно сверкнула глазами и твердо прошептала:

‑ Чтобы ни случилось ‑ мы не знаем ни этого коня, ни его хозяина. Поняли?..

Залаяли и тут же трусливо поджали хвосты собаки, засвистели плети. Запахло конским потом, зазвенели стремена и оружие. Вокруг телеги загарцевали кони. Все люди были с винтовками, наганами и саблями. Среди них мелькнуло бурятское лицо молодого парня. Его подозвал к себе чернобородый человек в кожаной одежде и что-то громко сказал, показывая рукой на людей и юрты.

‑ Русский начальник спрашивает: чей это конь? ‑ спросил молодой бурят, кивнув головой в сторону загнанного гнедого Нимы и пытаясь дать глазами какой-то знак. Все молчали.

‑ Чей конь? ‑ снова спросил бурят, оглядывая толпу.

‑ Мы не знаем, в первый раз видим! ‑ крикнула мать Цыпылмы, вся освещенная желтыми лучами утреннего солнца. Одна из женщин повела упирающихся девчонок в юрту, но Хубушка и Даримка страшно запротестовали и разревелись, и женщина оставила их. Бутидка-Мячик звонко засмеялась. Всадники развеселились.

‑ Не знаете? ‑ снова заговорил бурят, пристально смотря в глаза матери Цыпылмы. ‑ Знайте… он лежит раненный в овраге… Молчите… Молчите…

Потом он повернулся к чернобородому начальнику и заговорил по-русски, смеясь и часто повторяя: “Не знай… они не знай…” Цыпылма вцепилась в руку матери, мать вся дрожала и оглядывала всадников, гнедого коня мужа, молодого бурята.

‑ Русский начальник говорит, что вы бедно живете. Но скоро будете жить хорошо, ‑ громко сказал молодой бурят, поправляя за спиной винтовку. ‑ Русский начальник просит десять овец.

‑ Пусть берет! ‑ закричали женщины, показывая на оставленных у стаек и юрт овец. ‑ Пусть берет и уходит. Пусть уходит…

Бурят снова что‑то сказал чернобородому, тот рассмеялся, обнажив кривые желтые зубы. Всадники погнали овец к озеру. Но тут из оврага выбежал Хотчо, огромный желтый кобель дяди Лхамажапа, катавший на себе всех ребятишек стойбища. Собака страшно зарычала, оскалилась и бросилась на всадников, защищая овец, которых пасла и охраняла всю жизнь. Чернобородый выдернул из деревянной кобуры длинный маузер и выстрелил три раза. Хотчо взвизгнул и упал, закрутившись на земле, не в силах понять людских поступков. Снова заплакали дети.

‑ Русский начальник говорит ‑ спасибо. Он дает расписку за баран. Он говорит, что скоро все будут жить хорошо! ‑ крикнул, отъезжая, молодой бурят и снова посмотрел на мать Цыпылмы. ‑ Торопитесь, он там…

Всадники скрылись, стало тихо. Но тоска сгустилась, стала острее и не исчезала, как и появившийся в степном воздухе запах отцовского пота. Тоска вошла в людей, сжала их сердца и не отпускала.

‑ Доченька, дои коров, ‑ устало сказала мать окаменевшей Цыпылме, а сама стала запрягать в телегу коня, женщины стали ей помогать. Вдруг заплакала никогда не плакавшая хохотушка Бутидка-мячик. Пришел с мальчиками из оврагов дедушка Содном. Они поволокли куда-то мертвого Хотчо, за ними бежали, плача, Хубушка и Даримка. Женщины молчали.

Потянулся тоскливый день. Вечером снова окрасились небо, облака, пески и трава лиловыми и оранжевыми цветами. Когда показалась телега, все побежали навстречу. Но мать приехала одна. Отца не было.

Она не нашла его и на второй день, и на третий… Бутидка перестала звонко смеяться. Ребятишки в