разве то, что рядом не оказалось мамы. Они спали на одной раскладушке, и девочка совершенно точно помнила, что засыпали они вместе, но как и когда мама ушла, Марочка никак не могла сообразить. Куда же она подевалась?

Мара нащупала лежащую на полу книжку, тихонько встала и привычным маршрутом, по памяти двигаясь между раскладушек в полной темноте, точно слепая, направилась к двери, стараясь сделать это тихо-тихо, чтобы никого не разбудить. Одеваться не потребовалось – все давно спали в нескольких слоях одежды, даже несмотря на печку в углу, которой всё равно не хватало, чтобы хорошенько прогреть большую залу в декабрьские морозы.

Школы в 1941 году открылись только в ноябре. Правда, учиться толком всё равно не получилось. Писать-то было никак: и чернила замерзали, и пальцы не слушались. Но даже несмотря на это Мара не пропустила ни одного учебного дня своего третьего учебного года. Каждое утро они с мамой затемно вставали, собирались и приезжали в школу на трамвае. Правда, последнее время трамваи стали ходить всё хуже, приходилось порой идти пешком, а это ох как не близко – час в одну сторону, по снегу-то да на ветру. В общем, с Марочкиной мамой не забалуешь. Во-первых, она у неё очень строгая. А во-вторых – учительница русского языка и литературы в этой же самой школе. Так что школу пропускать было никак нельзя! Да и не хотелось, если честно. Здесь ведь кормили, в основном сытно, а иногда даже вкусно! На днях вон рассольник дали! Объедение! А иногда детям и конфетки доставались! Самые настоящие, шоколадные, в красивой обёртке с картинками. Ну и потом – здесь жизнь! Дома сидишь в тишине, холоде и одиночестве, и кажется, что всё уже, не можешь больше, никак. А приходишь в школу, видишь одноклассниц, учителей, начинаешь отвлекаться: слушать урок, общаться с подругами. Сбегаешь туда-сюда. И вроде и нет этой войны проклятой, вроде всё как прежде. Конечно, пока воздушную тревогу не объявят, и не придётся всей школой бежать в бомбоубежище. Так вот как трамваи встали, тут мамочка и сказала, что они вдвоём с Марой переезжают сюда жить. Не только они, конечно, почти все учителя переехали с детьми. Те, что остались. Так и спали все вместе в одной зале.

Марочка вышла в тёмный коридор. Глаза уже немного привыкли к темноте, так что она без особых сложностей направилась своим привычным маршрутом в направлении единственного островка с признаками жизни в столь ранний час: в столовую. Там уже потихоньку закипала работа, повариха баба Люда начинала разводить огонь и в больших кастрюлях готовить завтрак на двести человек.

– О, Морозова, доброе утро! – хрипловато, но задорно приветствовала повариха вошедшую девочку.

– Доброе утро, баба Люда! Что у нас сегодня на завтрак?

– Сегодня порадовать не могу, Марка, сегодня у нас дрожжевой суп. Больше ничего не подвезли. Может, завтра повезет.

– Это ничего, дрожжевой так дрожжевой, – нарочито бодро сказала Мара, силясь скрыть нахлынувшее разочарование. Она уселась на стул поближе к плите, привычным движением подтянув к подбородку одну коленку, открыла книжку и погрузилась в волшебный мир Марка Твена. Книжки тоже помогали уходить от действительности. Чем больше читаешь, тем больше времени живёшь в других странах и других временах, а значит, тем меньше времени проводишь тут, в блокадном Ленинграде.

Вскоре к столовой начали подтягиваться и другие жители школы № 7, а затем и приходящие ученики. За окнами всё ещё стояла непроглядная темень, а школа уже гудела, перекрикивалась и перешёптывалась, кашляла и чихала, топала и хлопала дверьми, жужжала и даже иногда негромко посмеивалась. Наконец все уселись завтракать, и в столовой воцарилась гулкая тишина, нарушаемая лишь звоном ложек о тарелки. Но мама так и не появлялась.

– Вы не видели маму? – спрашивала Марочка у знакомых учительниц. Те качали головой: нет, не видели. Не переживай, наверное, за хлебом пошла, скоро будет.

Марочка пошла в учительскую и внимательно изучила расписание уроков, висящее около двери. Первого урока у мамы не было, а вот второй стоял с 9:45 у 6-го класса. Мама ни за что не пропустит свой урок. Ни за что. Надо просто подождать.

Но ждать оказалось вовсе не просто. Весь первый урок Марочка просидела как на иголках, была крайне рассеяна и прислушивалась к тому, что происходило в коридоре: не послышатся ли знакомые шаги? Время тянулось до безобразия медленно, даже медленнее, чем обычно на уроках математики. Едва дождавшись перемены, Марочка побежала к маминому кабинету и стала караулить у двери. Класс наполнялся взрослыми ученицами, что-то увлечённо обсуждающими между собой и не обращающими никакого внимания на маленькую девочку, прислонившуюся к дверному косяку. Прозвенел звонок, а мамы всё не было. Мара побежала в свой класс, едва сдерживая слёзы.

Второй урок тянулся ещё дольше, чем первый, хоть и совершенно не понятно, как такое возможно. Звонок прозвенел настоящим освобождением от пыток, Марочка вскочила и побежала к кабинету русского языка и литературы. Из-за выходивших девочек ей не сразу удалось попасть внутрь кабинета, но когда наконец она протиснулась против потока, то увидела свою маму, непривычно чуть-чуть растрёпанную и светящуюся какой-то подзабытой радостью.

– Мамочка! – крикнула Мара и кинулась обнимать стройную фигуру в длинной чёрной юбке и сером шерстяном свитере. Кира Евгеньевна отпустила девочек, с которыми до этого что-то увлеченно обсуждала, и обняла дочку.

– Привет, Марочка! Ты что такая взволнованная?

– Я проснулась, а тебя нет рядом, и потом за завтраком не было, и даже перед уроком не было, когда звонок уже прозвенел! Я очень испугалась!

– Ну, прости, малышка, что не сказала тебе. Боялась: а вдруг не получится, и ты расстроишься только напрасно.

Кира Евгеньевна взяла дочку за плечи и заглянула в глаза, чтобы не пропустить тот момент, когда в них загорится огонёк детского восторга.

– Я достала билеты в Музкомедию! На оперетту «Летучая мышь»! В это воскресенье, 21 декабря, на утренний спектакль!

– Урррррааааа! – запрыгала и закричала Марочка так, что проходящие по коридору ученицы остановились и заглянули в кабинет в надежде выяснить причину бурного восторга – редкого явления в последние месяцы жизни ленинградцев.

Театр был самой большой, чуть ли не единственной радостью и отдушиной Киры Евгеньевны и Марочки в эти страшные времена. И не только их. Несмотря на то, что театр Музкомедии давал спектакли каждый день, а по воскресеньям даже два раза в день – утром и вечером, достать билеты на представления было всё сложнее и сложнее. Приходилось занимать очередь в кассу самое позднее в 5 утра, а с рук уже