спустился вниз по главной лестнице, где ощущался сильный запах каучука и маринованных огурцов, добрался до столовой и отсюда повернул по узкому коридору, ведшему в его каюту.

На больших океанских пароходах каюта – вещь чрезвычайно странная. Когда вы разглядываете ее на плане, в конторе пароходной компании, и служащий этой компании, показывая ее вам, обводит вокруг карандашом, она кажется вам очень просторной, у вас создается впечатление, будто после того, как вы уставите в ней все свои чемоданы, у вас еще хватит места для приема немногочисленных друзей и даже для импровизированных танцев. Когда же вы являетесь на пароход, оказывается, что каюта уменьшилась до размеров какого-то маленького буфетика, куда невозможно засунуть даже кошку. А затем на другой день, после выхода парохода в море, каюта снова значительно увеличивается. По той или по другой причине необходимость засовывать туда кошку отпадает, и вы начинаете чувствовать себя в ней вполне комфортабельно.

Покачиваясь на узенькой ступеньке, которая на плане была пышно обозначена диваном, Сэм начинал испытывать гнетущее чувство, появляющееся обыкновенно при второй фазе. Он готов был уже пожалеть, что убедил пароходную компанию дать ему другую каюту, дабы иметь возможность путешествовать в обществе своего кузена Юстеса. Им придется тут тесновато. Чемоданы Юстеса находились уже в каюте и буквально загромождали ее. Hо Юстес был славным малым и веселым спутником. А Сэм сознавал, что если рыжеволосой девушки не будет на пароходе в числе пассажиров, то потребность его в веселом спутнике может сильно обостриться.

В коридоре раздались чьи-то шаги. Отворилась дверь.

– Хэлло, Юстес! – воскликнул Сэм.

Юстес Хайнетт молча кивнул головой, присел на чемодан и испустил глубочайший вздох. Это был невысокого роста, хрупкий на вид молодой человек, с бледным, не глупым лицом. Черные волосы прядями спускались ему на лоб. Он был похож на человека, пишущего белые стихи, так оно и было в действительности.

– Хэлло! – произнес он глухим голосом.

Сэм с удивлением взглянул на кузена. Он не видел его уже несколько лет, но, помня его по университету, ожидал встретить теперь нечто более жизнерадостное. Больше того, он надеялся, что Юстес внесет массу оживления в их путешествие. Человек же, сидевший сейчас перед ним на чемодане, вряд ли годился на эту роль, даже в обществе, состоящем исключительно из русских романистов.

– В чем дело? – спросил Сэм

– Дело? – безрадостно улыбнулся Юстес. – Ни в чем, решительно ни в чем… только сердце разбито у меня. – Он многозначительно посмотрел на графин с водою, стоявший на полке над его головой, предмет, совершенно невинный, заготовленный пароходной компанией для тех пассажиров, которым вздумалось бы во время переезда почистить себе зубы.

– Если ты хочешь выслушать мою историю… начал он.

– Давай, брат!

– Она коротка.

– Тем лучше!

– Вскоре после моего приезда в Америку я встретил девушку…

– Кстати, о девушках, – восторженно перебил его Сэм – я только-что встретил одну, так второй подобной не найти, брат, в целом свете. Дело было так: я пробивался сквозь толпу к пароходу, когда вдруг…

– Кто из нас будет рассказывать свою историю, я или ты?

– Ах, извини, пожалуйста, продолжай.

Юстес Хайнетт вперил свой взор в печатную бумажку, наклеенную на стену и уведомлявшую пассажиров данной каюты, что их стюарда зовут «Джон Мидгли».

– Это была необыкновенная очаровательная девушка.

– И моя тоже. Даю тебе честное слово, что в жизни своей я не видал ничего подобного…

Конечно, если ты предпочитаешь, чтобы я отложил свой рассказ… – холодно начал

Юстес.

– О, извини, пожалуйста! Продолжай.

– Это была необыкновенная, очаровательная девушка.

– Как ее звали?

– Вильгельмина Беннетт. Это была необыкновенная, очаровательная девушка и притом поразительно умная. Я читал ей все написанные мною стихи, и они страшно нравились ей. Она любила также мое пение. Беседа со мною, по-видимому, сильно интересовала ее. Она восхищалась моим…

– Понимаю. Теперь продолжай свою историю.

– Не перебивай пожалуйста, – сердито промолвил Юстес.

– Я испугался только, что ты не успеешь закончить: ведь весь переезд длится каких-нибудь восемь дней.

– Теперь я забыл, на чем остановился.

– Ты рассказывал, что она была очень хорошего мнения о тебе. Что же случилось? Должно быть, когда ты явился делать предложение, оказалось, что она уже обручена с кем-нибудь другим.

– Ничего подобного, я просил ее руки и получил согласие. Оба мы решили повенчаться без всякой помпы. Она боялась, что отец ее помешает нашей свадьбе, если узнает об этом заранее, а я был уверен, что мать никогда не даст своего согласия на брак с нею, – вот поэтому мы и решили обвенчаться втихомолку. Как раз теперь, – продолжал Юстес, бросая мрачный взгляд вокруг, – я переживал бы медовый месяц. Все было улажено, я получил нужные документы и уплатил пастору. Я даже купил себе новый галстук для венчания.

– И тут вы поссорились!

– Ничуть не бывало. А что, если бы ты перестал подсказывать мне? Я сам расскажу тебе, как все вышло. Случилось вот что: каким-то образом, не знаю уж как, мать пронюхала об этом. И, конечно, все пошло прахом. Она расстроила нашу свадьбу.

Сэм был возмущен. Он искренно недолюбливал тетку Аделину и, видя горе кузена, негодовал на все еще больше.

– Расстроила свадьбу? Я уверен, что она сказала тебе: «Послушай Юстес, тебе не следует жениться». А ты ответил: «Слушаюсь, мамаша».

– Она ничего решительно не говорила. Вообще об этом не было никаких разговоров. Может-быть, она даже ничего и не слыхала о моем намерении жениться.

– Но, тогда как же она могла помешать вам?

– Она стащила у меня брюки.

– Стащила брюки?

– Да, понимаешь, все штаны сперла, все как есть. Она встает раньше меня и, по-видимому, зашла ко мне в комнату, когда я еще спал. Тут она и ограбила меня начисто. Когда я проснулся и начал одеваться, я не мог найти ни одной пары брюк. Я искал повсюду. Наконец, я прошел в гостиную, где она писала письма, и спросил ее, не видала ли она где-нибудь моих штанов. Она ответила, что послала утюжить их. По ее словам, она знала, что я никогда не выхожу по утрам, – это отчасти правда, – а к завтраку все брюки будут готовы. Ты понимаешь, а мне надо было быть в церкви в одиннадцать часов утра. Я сказал ей, что у меня назначено в одиннадцать часов в высшей степени важное свидание с нужным человеком, тогда она пожелала, конечно, узнать, какое это свидание; я попробовал придумать что-нибудь, но вышло довольно слабовато, и мамаша заявила, что будет гораздо лучше, если я позвоню по телефону и отложу свидание. Я так и сделал. Позвонил по первому попавшемуся