На второй автобус я тоже опоздала, да и вообще прошла остановку так бодро, что не сразу это поняла. Телефон разрядился — прочитать сообщения так и не удалось. Видела, что писал Сорин наверняка спрашивал о том, как прошёл рабочий день. Ну ничего, ответить можно и из дома.

Я прилично продрогла и чувствовала лёгкую усталость и глубокое изнеможение, ступая по скошенным подъездным ступенькам. Дом. Моя крепость. Которая никогда не сдаётся врагу и всегда меня защищает. Около двери стояли Сорин и Катерина.

— Нико! — крикнул он, бросаясь ко мне. — Ты куда пропала?

“Никуда”, — повела я плечами, косясь на недовольную Катерину. Она удивительно красивая, нежная на лицо, совсем как юная майская роза. Сколько лет её знаю, так и не заметила признаков взросления: ни мелких морщинок, ни сухости кожи, ни одного седого волоса, будто застывшая во времени изящная статуя шествовала подруга Сорина через года.

— Ты бы хоть написала, что всё нормально! — продолжал негодовать Сорин. — Сначала никаких ответов, потом и дозвониться до тебя не смог! А время-то уже позднее. Решил заглянуть, но и тут пусто. Где ты была?

— Гуляла, — оправдывалась я знаками, ловя на себе раздражённые взгляды Катерины. — На работе выдался тяжёлый день.

— Почему раньше не написала? — возмутился он, а мне вдруг стало так больно в груди, так тоскливо и почему-то обидно, что я просто взмахнула неопределённо руками, протиснулась между Сорином и его теперь уже невестой к квартире, ворвалась внутрь и захлопнула дверь.

По щекам катились слёзы. Я слышала, как спорили, почти ругаясь, Сорин и Кати. Он, похоже, не собирался никуда уходить и хотел поговорить со мной о том, что же произошло. Но спустя пару минут сдался под напором подруги, и пробормотав в замочную скважину “Напиши, как ты”, удалился. А я так и стояла, облокотившись на дверь, в темноте, взмокшая в тяжёлой куртке, и не могла остановиться. Как же хотелось, чтобы завтра случился выходной, — тогда не пришлось бы выходить на работу, снова слышать насмешки Петшы и сжиматься под взглядами коллег. Ведь я отличный специалист, опытный. Даже без голосового общения с клиентами могу сделать так много, что иной работник не в состоянии.

Вечное угнетение… В магазине от тебя требуют слов, в больнице — тем более, даже в тесном автобусе, и там, нужно что-то говорить. Если бы весь мир вдруг замолчал, потерял свои голоса, стало бы мне легче?

Звон

Забросив идею о позднем ужине, я даже не стала принимать душ: упала в постель, едва раздевшись и провалилась в сон, ожидая при этом ночь бессонную. Сдавленный шёпот Сорина звучал в ушах, тревожно убаюкивая, как бывает поют камыши вдоль заболоченного пруда. Часто в далёком, почти забытом детстве, я убегала посидеть среди зарослей на краю бабушкиной деревни и послушать, о чём говорит природа. Тогда мне всё вокруг казалось волшебным и живым: деревья, травы, даже вода в пруду, в которой чёрными разводами отражался мир. Кати хорошая и милая девушка, отличная пара для Сорина, но он для меня больше чем друг — брат, пусть и не родной по крови. Я не хотела бы отдавать его полностью, это противоречит моим представлениям о нормальной жизни. Брак не тюрьма, и я не соперница.

Остаться одной тогда, когда так нужно дружеское плечо рядом — больно, страшно… И заснула я с мыслью о готовности кричать в бесконечное пространство, что не справляюсь.

В эту ночь я не видела лиц, не видела ничего, только слышала: размеренный гул голосов, смешанный со слёзными всхлипами, едкими смешками и упрёками. “Говорить, ты должна говорить”, “Все люди умеют говорить”, “Нам нужен твой голос”, “Не хочешь разговаривать? Захоти!” — эти и сотни других, совершенно непонятных и обидных фраз, колких, как иглы швеи, мучили моё сознание. И я могла бы им ответить, сказать всё, что чувствую, выплеснуть накопившуюся обиду и страдание… Но не могла. Даже во сне я открывала свой рот, шевелила губами, а получалась только тишина. Вязкая, надоевшая, совершенно пустая тишина. Не было в ней ничего, что могло бы показаться похожим на самый захудалый звук. А раз у меня не было голоса, то не было и ничего другого. Я рассеивалась, тонула в чужих голосах, с шипением и треском, с молчаливой мольбой, а они всё звенели и звенели, шептали, кричали, пели, сливаясь в монотонный звон, как если бы кто-то ударил по колоколу и не позволял ему затихнуть.

Звон. Из ушей он расползался по телу, заполнял его, как вода — странной формы сосуд. Звенели и мои руки, и ноги, и даже каждый волосок. Этого противного звука стало так много, что я открыла глаза в поисках спасения. Под ухом трезвонил будильник, надрывно сообщая о том, что мои мучения готовы продолжиться.

Скудный завтрак, дорога до работы, ежедневные утренние приветствия, гудящий компьютер: всё было привычным и знакомым, но звон в голове так и не стихал. Я боялась очередных нападок Петшы, не хотела их, не хотела вообще ничего, кроме как оказаться в своей уютной квартире. Этим утром никто из новых коллег так и не поздоровался со мной, все демонстративно делали вид, будто меня и вовсе не существует. Никто не обратился по имени и за весь день. В обеденный перерыв я выскочила на улицу, позабыв шарф и кошелёк с сумкой. Благо в кармане завалялась пара бумажек — как раз хватило на кофе и лёгкий салат в ближайшем кафе. Время тянулось невыносимо долго, снимая с меня последний защитный слой, медленно водя шероховатой наждачкой суровых и сочувствующих взглядов.

Петша так и не появился, чему я была несказанно рада, но по дороге домой получила от него сообщение, гласящее о приглашении завтра на коллективную беседу, касающуюся перераспределению ролей внутри отдела. Что мне оставалось? Только вздохнуть, ответить утвердительно о своём присутствии и понимании полученной информации, и поспешить домой. Сорину я ничего не писала со вчерашнего дня и надеялась, что он не решился снова приходить. Но ошиблась.

Как только дверь подъезда хлопнула за моей спиной, из-под лестницы показался помятый и угрюмый старый друг. Я бегло осмотрела его и пошла дальше, медленно переставляя ноги по ступенькам.

— Нико! — начал было он, но я остановила его приподнятой рукой предостерегая.

Тяжело вздохнув, мой печальный товарищ продолжал своё настойчивое преследование и уже перед самой квартирой не выдержал.

— Ну я же знаю, что тебе трудно! Что на работе сейчас сложный период. Почему