И прибыв в армию 15 марта, Куропаткин первым делом отправил Линевича во Владивосток, командовать войсками Приамурского края. Убрать возможного претендента как можно дальше есть главное правило в любой интриге. Затем Алексей Николаевич стал тасовать людей наместника как карты в колоде, постаравшись изменить козырную масть. И постоянно писал в Петербург, требуя полной автономности в командовании, хотя любой военный прекрасно понимает, что в единоначалии есть сила. Хорошо, что в Петербурге пока не поддались шантажу — Алексеев остался главнокомандующим, но его права в отношении армии были урезаны. Он мог только отдавать генералу Куропаткину лишь общие указания, и не вмешиваться в управление корпусами и дивизиями.

Теперь требовалось добиться изменения плана ведения войны, но судя по насупленному виду Алексея Николаевича, сделать это будет невероятно трудно, скорее невозможно. Но пока была жива надежда на взаимодействие и взаимопонимание, требовалось идти до конца.

— Флот Российский победит неприятеля на море, хватит у нас собственных сил — в конце июня в строй войдут вероломно подорванные неприятелем броненосцы «Цесаревич» и «Ретвизан», а также «Победа». А еще государь-император повелел подготовить к отплытию в здешние воды 2-й тихоокеанской эскадры под командованием вице-адмирала Рожественского. С ее приходом наше могущество утвердится в Желтом море окончательно, и мы можем начать тесную блокаду берегов самой Японии, и начать подготовку к демонстрации десанта.

Алексеев старался говорить уверенно и спокойно — нужно было внушить «сухопутным» коллегам уверенность. Евгений Иванович теперь считал каждый час, и на то была причина, которую он тут же озвучил.

— Господа, накануне большой флот транспортов под неприятельскими флагами вышел в море от берегов Кореи — намечается высадка десанта…

Глава 4

— Простите, господа, но о флотских делах, касательно высадки вражеского десанта, нам с Алексеем Николаевичем следует переговорить тет а тет, ибо ситуация того требует, — Алексеев пресек возможные разговоры и внимательно посмотрел на Куропаткина. Тот чуть кивнул в ответ наместнику и негромко произнес:

— Следует перенести военный совет на час позже, если нет возражений или иных вопросов?!

Понятное дело, что генералы все поняли правильно, и хоть на их лицах читалась целая гамма разнообразных вопросов, а в глазах плескалась масса возражений, вот только немых — надо быть полным безумцем, чтобы в такой ситуации раскрывать рот. Все вышли, последним покинул салон контр-адмирал Витгефт, бросив взгляд на наместника. Дверь закрылась, и два высокопревосходительства остались наедине.

— Смотрите, что происходит, Алексей Николаевич, — осторожно произнес адмирал, понимая, что теперь разговор следует вести осторожно и вначале прощупать настроение Куропаткина.

— Судя по тоннажу собранных судов, а их вдвое меньше тех, что высадили десант у Дагушаня, японцы собираются перевезти две дивизии с усилением — я имею в виду артиллерию и некоторое количество резервных батальонов, но последних вряд ли больше бригады. Места для десантирования нам известны, нужно только определить, где точно будут высажены вражеские войска, и нанести им потери…

— И позвольте узнать, Евгений Иванович, как же вам стали известны эти самые, доступные для высадки места?

Голос Куропаткина прозвучал с неприкрытой язвительностью, адмирал все же сдержался, чтобы не вспылить в ответ. Отношения с командующим Маньчжурской армии откровенно не сложились с первого дня, ведь каждый из них тянул пресловутое «одеяло» руководства на себя, считая именно свои планы наиболее действенными и полезными для ведения войны.

— Их осталось всего три, по самому большому счету. Побережье всего Ляодунского полуострова в целом, и самой Квантунской оконечности в частности, мелководно. Кроме Порт-Артура и Дальнего, есть только один порт, но проход к нему идет вдоль северного побережья Квантуна, а там глубины совсем неподходящие для морских транспортов. Высадка каких-либо больших соединений, типа дивизии, практически невозможна, побережье прикрыто нашими постами, в случае необходимости подтянем полевую артиллерию, причем быстро — вдоль всего полуострова идет железная дорога. И сколько бы их не высадилось, всех сбросим обратно в море. Кроме того, в первую же ночь задействуем миноносцы и минные катера — повторится ситуация как под Бицзыво. Японцы только понесут большие потери без видимого на то результата. Так оно и будет!

Алексеев закончил несколько жестко, так как увидел, что генерал попытался что-то сказать. Отдавать инициативу было нельзя, и адмирал продолжил говорить дальше:

— Про побережье от Порт-Артура до Дальнего и говорить не приходится — любую высадку отобьем, и с суши, и с моря. А с конца июня и о первенстве на море можно подумать — у нас будет шесть броненосцев и два броненосных крейсера против четырех броненосцев и пяти-шести броненосных крейсеров. Практически равные силы, так что можно перехватывать инициативу в боевых действиях. И отсечь высадившиеся японские войска от поставок военного снаряжения и боеприпасов, или, по крайней мере, серьезно затруднить сии перевозки. И главное — больше не давать возможности перевозить большие подкрепления, когда транспорты идут десятками. Так как произошло под Бицзыво, но не случилось в Дагушане.

— В Дагушане высадка состоялась только потому, что вверенная вам эскадра не предприняла никаких действий…

— В отличие от Бицзыво высадка японцев состоялась именно потому, что армия решила спокойно наблюдать две недели на то, как противник спокойно высаживается на не приспособленное для этого побережье. Две недели генерал Штакельберг спокойно смотрел на это, не предпринимая никаких действий, чтобы нанести противнику хоть какие-то потери и если не сорвать, то затруднить высадку на берег.

— Мы должны всячески избегать решительных боев с японцами, которые могут привести к значительным потерям, — как заученную мантру быстро произнес в ответ Куропаткин.

— Странно, в первые часы и даже дни противник наиболее слабый, не успевает окопаться, поставить собственную артиллерию — именно в этот момент нужно наносить решительные удары. Ибо как не велики будут собственные потери, у врага они будут намного больше. Под Бицзыво потери шли один к восьми, к тому же захватили тысячи винтовок, огромное количество патронов и снарядов, десятки орудий и пулеметов. И вражеские корабли не помогли — наша артиллерия была вне зоны поражения их орудий — японским канонеркам и малым крейсерам не хватало дальности.

— Нужно беречь наши войска от напрасных потерь, к тому же вся вина за беспрепятственную высадку японцев всецело лежит на генерале Штакельберге, что не предпринял соответствующих мер и во всем положился на отряд генерал-майора Зыкова…

Алексеев прикрыл веками глаза, не желая, чтобы Куропаткин увидел в них вспыхнувшую ярость. Но требовалось как-то договариваться, а потому усилием воли он притушил гнев. Да, теперь он понимал правоту Фока — самое страшное, это когда военный, облаченный большими полномочиями и властью, всегда уверен