Студентка, не зная моего адреса, обращается в газету «Советская культура» и просит ее передать мне от имени своих товарищей, что я не одинок в своем святом деле защиты веры народа, памяти павших за Родину, защиты И. В. Сталина.

Молодой школьный учитель истории поздравляет меня с несомненной моральной победой, сообщает, что и на учеников (это меня особенно обрадовало) произвели впечатление моя аргументация, взвешенность и в то же время решительность суждений.

Некоторые граждане, не разделяющие моих взглядов на историю нашей страны, тем не менее сочли нужным засвидетельствовать свое преклонение перед моими человеческими качествами, которые, как они считают, в дефиците у современников.

Гражданин, уверенный в том, что я, бывший следователь, «тоже замешан в тех грязных делах» и что со мной «надо разобраться», тем не менее возмущается тем, что мне «рот затыкали» и что состоявшийся судебный процесс подобен процессам, проходившим при Сталине.

Родившийся в год смерти Сталина признает, что все его знания о Сталине и отечественной истории почерпнуты из газет. Он повторяет бездоказательные утверждения о виновности Сталина в массовых репрессиях и ставит ему в вину то, что в годы войны 14–16-летние подростки в тылу работали под открытым небом (откуда ему знать об эвакуированных заводах, начинавших выпускать военную продукцию «с колес»?).

Семнадцатилетний парень упрекает меня за то, что я взялся защищать Сталина, и в то же время признает, что он и его поколение ничего не знают о нашей истории сталинского периода, и сообщает, что очень хотел бы знать правду о том времени.

Военнослужащий, политработник, родившийся в год Победы, не смог противостоять напору клеветнических измышлений относительно «миллионов жизней на совести Сталина». Не сумел он трезво оценить эти измышления, наверное, потому, что его дед «сидел» при Сталине (хотя всего и полгода). Ему не понятно, как я могу «так яростно защищать Сталина и тех следователей и прокуроров…», почему я не согласен с тем, что при Сталине продуманно и планомерно уничтожался цвет нашего общества. Просил объяснить это — «может, я что-то не понимаю». Объяснил опытному армейскому политработнику, что именно и почему он неправильно понимает. Можно только представить, сколько солдат он идейно разоружил, какой вред этим нанес Вооруженным Силам…

Письма граждан, не пожелавших себя назвать, отличались особой злобностью. Единственный аргумент таких писем: «Я был репрессирован при Сталине — а ты его защищаешь». Родственники реабилитированных предлагают рассказать о применении мной, следователем, незаконных методов в отношении подследственных. А еще предлагают, пока не поздно, покаяться за это. Разыскал меня и мой первый подследственный, которого я привлекал к уголовной ответственности еще в 1951 году. Не пошла ему впрок отсидка в местах не столь отдаленных…

Было несколько злобных писем, авторам которых очень хотелось излить свою желчь и побольнее меня уязвить. Некоторым предлагал полемику — но доказательную, по конкретному факту, а не «вообще». Не откликнулись на предложение. Многим, не согласным с моей точкой зрения, давал обстоятельные ответы на их письма.

А какие емкие, образные характеристики участникам процесса дают ветераны. Например, вот эти: «Два доктора наук, типичные конъюнктурщики, стараются продвинуться поближе к черной икре на мутной волне охаивания Великого нашего прошлого», «Одержав пиррову победу, Адамович вышел из зала морально общипанный». Женщина добивается от Центрального телевидения адреса Карякина для того, чтобы написать ему «все слова, которых он достоин, кто он такой, если всех, кто поддерживает Сталина, считает дураками.»

Пишет инженер-электрик, чье детство было опалено войной: «Адамовичи забыли, что личное бесстрашие и мужество Сталина помогли нашему народу выстоять и победить фашизм».

Многие авторы писем, возмущающиеся клеветой Адамовича на Сталина как на Верховного Главнокомандующего, ссылаются на тот факт, что он в октябре 1941 года не оставил Москву, и считают, что если бы Сталин был преступником и врагом народа, как его представляет Адамович, он бы оставил Москву и сдал бы ее немцам.

Солдат гордится тем, что его Верховный Главнокомандующий не покинул своего боевого поста, когда Москве угрожала смертельная опасность.

В своих письмах в газеты и Центральному телевидению напоминают — и не только ветераны — что во многих городах Европы улицы и площади названы именем Сталина, что пора бы возвратить это имя городу на Волге. Хотят, чтобы услышали их боль и горечь: «Ведь весь мир знает, кто такой Сталин, а вы его паскудите». Пенсионерка пишет, что грузинский выучила только за то, что это родной язык Сталина. Фронтовик с гордостью сообщает, что был запевалой в роте, и приводит слова песни «Сталин — наша слава боевая…» Обращается к тем, кто на него сегодня клевещет: «Вам бы на Сталина молиться, а не поносить его. Непорядочно, не по-христиански говорить о нем плохо». И это несмотря на то, что он «сидел» при Сталине.

Очень многие граждане, в том числе родившиеся после войны молодые люди, считают, что оскорбительные выпады против покойного — поступки безнравственные. Ветераны войны и труда четко выразили свое отношение к этой понятной им общечеловеческой заповеди: «Не ворошите покойного. Сталин перестройке не помеха. Отступиться пора от покойника. Врать нехорошо, и это нас раздражает».

Женщина, перенесшая ребенком послевоенное лихолетье, считает, что если бы сегодня у власти стоял такой человек, как Сталин, не было бы безнравственных песен и кинофильмов, бездарных писателей, сочиняющих никому не нужные книги.

Гражданин, не относящий себя к сталинистам, заявляет, что великие свершения в нашей стране состоялись не вопреки, а благодаря умелому руководству Сталина, возглавившему партию и советский народ. Другой, тоже не сталинист, протестует против судебного процесса, превратившегося в очернительство Сталина. Человек, не разделяющий моего отношения к Сталину, приветствует меня за проявленное мужество и просит поберечь себя.

«Я, солдат Отечественной, воевал против фашизма под руководством товарища Сталина и горжусь этим по сегодняшний день», — заявляет ветеран. И, обращаясь к Адамовичу: «Но не думайте вы и ваши два друга, что я и мне подобные были глупы и слепы и не знали, за кем идем и к чему идем». Не трудно, думаю, догадаться, что и как сказал бы старый солдат в суде, если бы там его допрашивали в качестве свидетеля.

Многие авторы писем сообщают, что они и их родственники, «сидевшие» при Сталине, не считают его виновным в применении к ним незаконных репрессий. Объясняют эти репрессии происками врагов народа, пробравшимися в карательные органы, недостаточной грамотностью работников НКВД. Они, как и считающие себя осужденными обоснованно, разоблачают сегодняшних «писак», утверждающих, что большинство заключенных, находившихся в лагерях при Сталине, — невиновные жертвы репрессий.

Единодушный протест бывших заключенных вызвало заявление Адамовича о том, что 10 миллионов лагерников при известии о смерти Сталина от радости бросали вверх шапки. Эту радость, утверждают они, испытывали власовцы, полицаи, бандеровцы и другие изменники Родины. Группа ветеранов войны и труда требует объяснений у Адамовича: «Покажите, где шапками кидались. Ждем вашего доказательства». «А не было ли среди тех, кто бросал вверх шапки при известии о смерти Сталина, — спрашивает фронтовик у Адамовича, — убийц первого колхозного тракториста, детей и жены первого председателя колхоза?»