общества. Не пойдет у нас речь и о том «человеке без свойств», которого экономисты называют индивидом и рассматривают как простого носителя знаний и предпочтений. Здесь вы не встретите и тех «срисованных с натуры» «типичных» персонажей, которые в наиболее близких к художественной литературе формах социологического, исторического или же антропологического знания переносятся в пространство научного исследования благодаря использованию личных свидетельств, часто напоминающих те, что приводятся журналистами или создаются писателями. Но хотя в данной книге мало говорится о социальных группах, индивидах или «типичных» персонажах, вы повстречаете на ее страницах множество существ и предметов (etres1), людей (personnes) и вещей (choses), которые будут появляться в ней при обязательном условии оценки или квалификации (qualification) их состояния. Именно отношение состояний-людей (etats-personnes) и состояний-вещей (etats-choses), образующее то, что мы назовем далее ситуацией, и является предметом этой книги.

Тем не менее мы отнюдь не забыли о существах и предметах (etres), привычных для социальных наук. Именно размышляя над проблемами, возникающими в результате их столкновения в рамках одного дискурса и даже в рамках отдельных высказываний, мы постепенно пришли к тому, что в центре нашего исследования оказались вопросы, касающиеся самого акта оценки или квалификации, причем не только вещей, но и тех существ, что с трудом поддаются квалификационному суждению, а именно людей.

Сосредоточение наших исследований на квалификационных суждениях (qualifications) представляло тем больший интерес, что позволяло естественным образом переходить от вопросов, обычно являющихся предметом эпистемологии, к вопросам социологии или антропологии. Действительно, квалификационные суждения могут рассматриваться как элементарные акты научной деятельности, предполагающей установление эквивалентности между подлежащими объяснению явлениями. Но они в то же время являются и когнитивными операциями, основополагающими для социальной деятельности, и их согласование (coordination) требует последовательной работы по сближению (rapprochement), поиску общего обозначения, идентификации.

Обобщение наблюдений полевого исследования и построение статистической эквивалентности

Специфика подхода привела к тому, что предметом нашего исследования стали не только различные способы квалификации, как научные, так и обыденные, но и проблема их соотношения. По роду своей профессиональной деятельности (один из нас экономист и статистик, другой — социолог) мы привыкли оперировать коллективными персонажами, теми «крупными единицами», которые необходимы, чтобы квазикартогра-фическим образом представить себе общую картину того, что начиная с первой половины XIX века принято называть обществом. Однако в силу своего опыта (один из нас работал со статистическими номенклатурами, которые отчасти сам же и создавал, а другой был практикующим социологом и заимствовал методы полевого исследования у этнологии) мы не могли не обратить внимания на некоторое напряжение, возникающее между необходимостью выносить квалификационные суждения (которые предваряют любую классификацию) и сопротивлением самого классифицируемого материала, состоящего, какой бы обработке его ни подвергали, из высказываний респондентов. Нередко в противовес нашим таксономиям респонденты высказывали собственные квалификационные суждения, вполне неожиданные и не поддающиеся классификации, или, если такая возможность им предоставлялась, открыто выражали свое несогласие с экспертами и исследователями, пытающимися смешать их без разбора с другими людьми в узких рамках одной категории.

Проблема соотношения родового понятия и частного случая в описаниях общества, предлагаемых социальными науками, представала перед нами со всей очевидностью и с трудом поддавалась удовлетворительному с точки зрения эпистемологии решению всякий раз, когда для оживления какого-либо высказывания, касающегося той или иной макросоциологичес-кой категории, например социального класса, исследователи, не задумываясь, приводили цитату из интервью, считая ее показательным примером или типичным случаем. Это же противоречие, хотя и в менее явной форме, возникает в тех случаях, когда, как это часто происходит в дескриптивной статистике, исследователи пытаются в рамках одного дискурса совместить количественные данные, полученные на основе скрещивания категорий, с суждениями о поведении людей и при этом сводят проблему соединения двух языков описания к вопросам риторики, манеры письма или же стиля. И наконец, подобные наблюдения можно было бы сделать касательно процедуры, свойственной различным видам контент-анализа, когда высказывание отдельного человека пытаются отнести к определенной категории и представить его как типичное, чтобы тем самым сделать возможным его дальнейшее научное рассмотрение как речевого явления. При этом даже не упоминают о чувстве смущения, нередко возникающем в ситуации социологического опроса, когда интервьюер с анкетой в руках оказывается лицом к лицу с респондентом в его привычной домашней обстановке. В результате сама попытка выявления истинного положения дел при помощи стандартной сетки вопросника может в любой момент предстать затруднительной, тщетной и практически неуместной.

Обычно возникновение подобного трения между родовым понятием и частными явлениями стараются несколько наивно объяснить слишком большим разрывом между действительностью и категориями, которые оказываются либо вовсе неадекватными, либо слишком общими, чтобы полностью отразить все стороны реальности. Именно такая критика высказывается, как правило, в адрес статистики и глобальных, обобщающих подходов в целом. Поскольку данное объяснение представлялось нам недостаточным, первой задачей нашей работы стало более основательное и углубленное изучение когнитивных операций по сближению (operations de rapprochement) конкретных частных случаев и имеющихся в нашем распоряжении категорий. Эти первичные операции, которые предшествуют любому объяснению и даже обработке собранного материала, являются основополагающими для научного исследования. Однако именно они в наименьшей степени проблематизированы и изучены.

Вдохновленные антропологическими работами Пьера Бурдье, по-новому высветившими взаимоотношение между операциями классификации и социальными практиками (Bourdieu, 1972), мы в первую очередь сосредоточили свое внимание на операциях кодирования и в целом на способах организации собранного материала, которые используются статистиками, социологами или юристами. Нас особенно интересовало то, каким образом исследователи устанавливают связи между категориями, которые они пытаются разработать и применить, и уже устоявшимися и принятыми формами квалификации (formes de qualification), поскольку именно эти связи позволяют закрепить и стабилизировать новые категории.

Работа велась параллельно в двух направлениях. Одно из них стало продолжением исследований Алена Дерозьера, посвященных социо-профессиональным категориям (Desrosieres, 1977). Мы обратились к истории возникновения одной категории, а именно категории управленцев, работников руководящего звена (cadres), обратив при этом внимание на то, как при ее создании были использованы уже устоявшиеся понятия (например, понятие коллективных трудовых соглашений (conventions collectives) (Boltanski, 1982)). Для этого нам пришлось проанализировать — и повторить — работу по определению содержания и границ рассматриваемой категории, ту работу, которая ког-да-то была проделана политиками и профсоюзными лидерами. Прежде чем эта категория превратилась в «официальное» имя группы, существование которой стало казаться само собой разумеющимся фактом, она некоторое время оставалась достаточно проблематичной. Она должна была быть сконструирована подобно тому, как в общественном мнении формируется новый вопрос (cause), — с помощью недвусмысленного публичного заявления о необходимости восстановить справедливость, признав, наконец, существование группы, которую до этого обходили молчанием. Однако анкетирование лиц, которые в