этим был охвачен;

Я к тайне вновь душой приник,

Я в тайну вновь душой проник, –

И вновь был озадачен…

Что совершает мой двойник

Тот путь, что мне назначен.

Вначале я оцепенел,

В безумие повержен;

И я вневременным пьянел,

Далеко выйдя за предел,

Ничем земным не сдержан, –

Но тупо мой двойник глядел

И даже был рассержен.

Он продолжал идти и петь,

Размахивая тростью;

И он готовил злую плеть,

Чтоб с нею легче одолеть

Непрошенную гостью;

– И я, войдя в земную клеть,

Стал плотью, кровью, костью.

Смущение

Опять пришел он, над тобой склонился,

Опять…

Андрей Белый.

«Я так тебя любил, что даже ангел строгий…»

Я так тебя любил, что даже ангел строгий,

Над скорбною землей поникнувший челом,

Благословил меня опущенным крылом

Пройти по сумраку сияющей дорогой.

Я так тебя любил, что Бог сказал: «Волшебным

Пройди, дитя, путем в творении моем;

Будь зачарован им, лобзайся с бытием,

И каждый день встречай мой мир псалмом хвалебным».

Но – я не знаю кто – в меня пустил стрелой,

Отравленной людским кощунственным проклятьем.

Но – я не знаю кто – сдавил меня объятьем,

Приблизивши ко мне свой лик истомно злой.

Но – я не знаю чей – запал мне в душу сев

Желанья жгучего порока и паденья.

Но – я не знаю чье – открылось мне виденье,

Слепительным огнем обманчиво зардев.

Я так тебя любил. Что думал пронести

Сосуд моей любви, столь хрупкий, невредимым

Среди кромешной тьмы, затканной алым дымом.

Я не сумел, не смог. Прости меня, прости!

«Слушай! В скорби оправданье бытия…»

Слушай! В скорби оправданье бытия.

Он сказал: Везде страданье, там где я.

Припадем к нему, не бойся; Бог с тобой

С ним неслыханное счастье и покой.

Черною ризою укройся, и в глухую ночь,

Ты приди, приди в ненастье на мое крыльцо;

Постучи рукою зыбкой, попроси помочь;

Если выйду – глянь с улыбкой в скорбное лицо.

Ты от века и до века мне родна;

Ты со мною, но иною мне дана.

Над иной, с тобою схожей, я поник,

Да прозрю в ней твой и Божий светлый лик.

«Милая, лента скамейки…»

Милая, лента скамейки

Пару деревьев связала;

В тень самородного зала

Мы подымались от речки…

Были там бледны и клейки

Листики робкой березы;

Там щеголяли стрекозы

Нежным узором насечки,

Легшим на легкие крыльца,

Будто случайная пы́льца.

Милая, в мир мы вступали

Трудной дорогой направясь;

Светлая, чистая завязь

Наст, сочетала так рано;

В мире несметной печали,

В мире потерь непреложных –

Ждем мы свершений неложных,

Ждем мы разрыва тумана;

Он не случайною пылью

Лег на обмокшие крылья.

Сентябрь 1905.

Элегия («Был звон веселый и пасхальный…»)

Был звон веселый и пасхальный.

Стоял беспомощный апрель.

К тебе, по-своему печальной,

Я внес моих печалей хмель.

И два цветка ты приколола

На блузку сбоку на груди,

И вновь надежду поборола,

И вновь шепнула: уходи!

Ушел, опять надеждой светел,

В лице по-прежнему угрюм.

Я вновь на зов твой не ответил,

Как ты – на голос тайных дум.

Прошла к себе ты. Прячешь в спальной

Лицо в холодную постель.

Под ним веселый и пасхальный

Идет беспомощный апрель.

«Ты хотела б от света завеситься…»

Ты хотела б от света завеситься,

Сердце бьется твое и боится.

Правда! В медном дрожании месяца

Что-то новое нынче змеится.

Дай мне руку, незримых отгадчица.

– Пусть расширены будут зрачки. –

Видишь, сам он пугается, прячется,

За разорванных туч клочки.

Посмотри! Вот он вышел.

Серебряным. Он качнулся на листве березы.

Будем тише! Открылися дебри нам

Новых тайн и неведомой грезы.

Нынче сбудется то, что пророчится

Нам обоим давно и всегда. –

Пусть же месяца медью упрочится

Золотая грезы руда.

Июнь 1905 г.

Смятение

– О, прильни ко мне тихо и мне расскажи

Про твое затаенное горе;

Встанем мы посреди этой влажной межи;

Заволнуется вкруг – всколосившейся ржи

Беспокойное темное море.

О, прильни! Не дрожи!

Потони в моем пристальном взоре. –

– Дорогой! Я устала. И сердце стучит

У меня тяжело и отрывисто.

Ты не слышишь, как птица пред ночью кричит,

И собака завыла заливисто?

Ты не видишь на небе зловещих клоков

Цвета крови, у раны запекшейся?

Ты не чуешь сырых ядовитых паров

Из туманности, низом разлегшейся?

Я устала. Я слушать тебя не могу,

И гляжу – но тебя все не вижу я.

Я недоброго жду. Я беду стерегу.

И себя в этот миг ненавижу я.

Нет. Отсюда уйдем. Нет, мне дорог покой.

Не скажу ничего. Как мне страшен сегодня ты.

Ты сегодня другой. Как ты движешь рукой!

Как морщины твои вверх с угрозою подняты!

Как чужому я горе свое расскажу?

Где залог, что не буду осмеяна?

То, что втайне у самого сердца держу,

Что моими слезами взлелеяно,

Он согласен послушать рассеянно!