Тяжелый сапог ступил на лестницу, старые доски скрипнули и прогнулись. Закутанная в цветные одеяния фигура спустилась в подвал, демонстративно задирая голову, и остановилась у стены. Лицо костлявое, скулы острые, как у покойника, черные глазки впились в меня, изучая сантиметр за сантиметром.

Несколько секунд его взгляд змеей ползал по телу, останавливаясь то на груди, то на талии. Затем главный, а это непременно главный, хмыкнул и скривился в непонятной ухмылке.

За ним по ступенькам сбежал невысокий плюгавенький мужичок и остановился у тощего. Взгляд заискивающий, козлиная борода на треугольном лице растрепалась, как метелка. Из-под жилетки выглядывает красная рубаха поверх штанов.

Плюгавый подскочил к решетке, по-лисьи зыркнул на меня, теребя в руках нитку с деревянными бусами, и отпрыгнул обратно.

– Ей-ей, эльфийка, как пить дать, – проговорил он скрипучим голосом. – Серая-серая. Почему она серая, господин?

Он подхватил подол одежды, потянул к подбородку, гнусаво сопя в длинный нос, и заискивающе уставился на тощего.

Тощий сдержанно прокашлялся и сделал несколько шагов в мою сторону. По телу прокатилась волна мурашек, чтобы сохранить достоинство, я громко задышала, пытаясь заменить страх гневом.

Пока скелет мерил оценивающим взглядом, поднялась. Замерев у стены, я разглядывала его в ответ и думала, что совсем не похожа на местных. Все они крупные, мускулистые, кроме этого тощего. Ушей почти не видно. Не уши, а культи, кожа желтая, морщинистая, как перезрелое яблоко. То, что я эльф, выяснила. Но ясности от этого мало.

Тощий благоразумно остановился в метре от клетки и накинул на локоть край рукава.

– Так-так, что тут у нас, – протянул он бархатным голосом.

Я напряглась, от его слов уши едва не прижались, с трудом удержала их в вертикальном положении. Он прищурил левый глаз и вытянул подбородок. Нос заострился, голова стала похожа на орлиную.

– Хм, серая, но красивая, – проговорил он нараспев. – Откуда вы беретесь? Раньше только светлые донимали, теперь еще желтоглазые. Лазутчица?

В животе екнуло, как если бы все-таки ткнул в него. Меня передернуло, по спине в очередной раз побежали крупные мурашки.

Я покосилась на прутья решетки и отодвинулась. Память о железе лежит где-то в глубине сознания, где хранятся самые древние инстинкты. Можно забыть, кто ты и откуда, но красноватое сияние, которое приносит боль и забвение, запоминается навсегда.

Маленькие глазки тощего разглядывают с подозрительным интересом. Я скривила губы, представив на секунду, какие мысли приходят в остроносую голову. Затем проговорила осторожно:

– Зависит от того, что меня ждет.

Тощий приподнял орлиную бровь, по лицу медленно поползла хищная улыбка, он глухо засмеялся. Плюгавенький подпрыгнул на месте, физиономия сморщилась, он захихикал. Эти двое хохотали, наверное, вечность. Затем тощий взмахнул ладонью и резко замолчал. Плюгавый моментально затих, согнувшись с заискивающей улыбкой.

Тощий прочистил горло и демонстративно вытянулся.

– Не в твоем положении торговаться, серая, – проговорил он серьезно. – Допустим, все-таки ты лазутчица.

Я сдунула со лба прядь и спросила:

– И что?

Тощий прищурился, сухие пальцы скользнули по гладко выбритому подбородку.

– И то. Будем допрашивать с пристрастием, – пообещал он.

При этом странно ухмыльнулся, в глазах полыхнул нездоровый огонек. Я невольно поежилась – что-то отталкивающее есть в этом долговязом персонаже с колючим взглядом.

– Да пожалуйста, – проговорила я, усиленно вытягивая уши, хотя внутри все сжалось. – Пытками ничего не добиться.

– Ты права, – хмыкнул тощий, задумчиво вытянув губы. – Как-то три дня мучили молодого эльфа – хотя бы звук издал. Так и помер молча. Умеете вы терпеть.

Страх и бешенство заклокотали в груди. С большим трудом удалось унять дрожь в коленях. Я подняла на него взгляд, показалось, тощий побледнел, но через секунду его лицо вновь приобрело хозяйское выражение.

– Рядом с тобой даже блоха покажется героем, – проговорила я медленно и подумала, что теперь мне точно конец.

Тощий шагнул к решетке и злобно прищурился. Щеки покрылись красными пятнами.

– Не забывайся, эльфийка, – процедил он. – Я могу убить тебя прямо здесь.

Он отвернул пальцами край накидки и показал огромный зеленый камень, ограненный черным металлом. Пальцы коснулись блестящей поверхности, подвеска сверкнула и зашипела.

Самое время замолчать и проявить смирение, но меня уже понесло.

– Так чего ждешь? – сказала я с вызовом. – Давай убей и закончим. Все равно я тебе ничего не скажу.

А про себя добавила, что говорить мне особо нечего.

Тощий с достоинством завернулся в одежду, поправляя складки на груди, и пожал плечами.

– Я бы с удовольствием, – проговорил он. – Но народ не поймет. Не могу же я лишить развлечения изголодавшуюся по зрелищам толпу.

Глаза выжидающе вперились в меня. Взгляд хищный, лицо в морщинах, на голове одуванчиком торчит редкая седина.

Я уставилась вниз, делая вид, что разглядываю куски глины на полу. Тощий мог бы расправиться со мной в один момент. Оба понимаем – ему нет дела до народных увеселений. Власть удерживает другим способом, значит, надеется что-нибудь выведать.

Мысленно вознесла молитву неизвестным богам, надеясь, что они и дальше не оставят. Затем снова подняла глаза и в упор посмотрела на тощего.

– Могу я узнать, с кем говорю? – спросила я, покосившись на карлика за его спиной.

Нос широкий, глаза сально блестят из-под кустистых бровей, губы кривятся в мерзкой улыбочке. Кожа неестественно желтая, наверное, болеет. А вообще, уродцы обычно умирают в раннем детстве.

Тощий хищно улыбнулся, обнажив белоснежный клык, все больше походя на живого скелета. Видимо, он единственный в деревне, у кого зубы не проела гниль. От зеленого амулета пахнет примитивной магией. Но ее достаточно, чтобы пришибить меня прямо тут.

Он наклонил голову и вздернул нос.

– Проквас, – сказал он, – объясни нашей удивительной пленнице, с кем говорит.

Плюгавенький встрепенулся, подскочил к железной решетке. Рот кривится в ехидной ухмылке, зрачки расширились. Все мысли отражаются на лице карлика, от них становится совсем дурно.

– Ей-ей, мерзкое отродье, – проговорил он скрипучим голосом. – Трепещи, серая! Перед тобой Старейшина Последнего рубежа.

– Рубежа перед чем? – спросила я и глянула на потолочную грязь. Кто-то ловкий умудрился оставить след сапога на побелке.

Плюгавый плюнул себе под ноги.

– Будто ты, ей-ей, не знаешь, – огрызнулся он. – Последний рубеж перед вашим, будь он трижды сожжен, лесом!