Я услышал, как в реке прыгнула форель — поздняя прыгунья. Звук был такой, словно захлопнулась тугая дверь. Рядом возвышалась статуя. Статуя гигантской фасолины. Точно так, фасолины.

Когда-то давно кто-то очень любил овощи, и теперь по всему арбузному сахару расставлены статуи овощей.

Около древесного комбината торчит скульптура, изображающая артишок, у форельного питомника в Смертидее — десятифутовая морковка, перед школой кочан капусты, у входа в Забытые Дела связка лука, еще множество овощных статуй расставлены около хижин, а перед стадионом расположилась брюква.

В двух минутах ходьбы от моей хижины стоит картофелина. Мне вообще-то нет до нее дела, но когда-то давно кто-то явно любил овощи.

Я как-то спросил Чарли, может он знает, кто это был, но он сказал, что понятия не имеет.

— Должно быть, этот человек очень любил овощи, — сказал Чарли.

— Да, — сказал я, — даже рядом с моей хижиной статуя картошки.

Мы с Полин двинулись дальше. Теперь мы проходили мимо Арбузных Дел. Там было тихо и темно. Завтра утором они наполнятся светом и суетой. Стал виден акведук. Сейчас он был просто длинной-длинной тенью.

Мы подошли к следующему мосту. На нем горели обычные фонари, а в воде стояли скульптуры. Примерно дюжина огней поднималась со дна реки. Там были гробницы.

Мы остановились.

— Какие красивые гробницы, — сказала Полин.

— Да, очень, — сказал я.

— Здесь в основном дети, правда?

— Да, — сказал я.

— Очень красивые гробницы, — сказала Полин.

В снопах света, поднимавшихся из гробниц, кружились ночные бабочки. Их было пять или шесть над каждой гробницей.

Неожиданно из воды выпрыгнула большая форель и схватила одну из бабочек. Остальные разлетелись, но через некоторое время вернулись обратно, тогда та же самая форель снова выпрыгнула из воды и схватила другую бабочку. Старая мудрая форель.

Больше форель не прыгала, и бабочки мирно кружились в снопах света, поднимавшихся из гробниц.

— Как Маргарет? — спросила Полин.

— Не знаю, — сказал я.

— Она расстроена или обижена? Ты знаешь, как она сейчас? — спросила Полин. — Ты видел ее после того разговора? Со мной она вообще не разговаривает. Я вчера встретила ее около Арбузных Дел. Я сказала привет, но она прошла мимо и ничего не ответила. Кажется, она очень переживает.

— Я не знаю, как она сейчас, — сказал я.

— Я думала, она будет сегодня в Смертидее, но она не пришла, — сказала Полин. — Не знаю почему, но мне казалось, что она должна прийти. Просто было такое чувство — но я ошиблась. Ты ее видел?

— Нет, — сказал я.

— А где она сейчас живет, не знаешь? — спросила Полин.

— Думаю, что у брата.

— Мне это очень неприятно. Мы с Маргарет были такими хорошими подругами. Столько лет в Смертидее, — сказала Полин. — Мы были почти как сестры. Очень жалко, что все так получилось, но ведь ничего не поделаешь, правда?

— В сердечных делах всегда так. Никогда не знаешь, что будет потом, — сказал я.

— Да, ты прав, — сказала Полин.

Она остановилась и поцеловала меня. Потом мы двинулись по мосту к ее хижине.

Хижина Полин сделана из арбузного сахара — вся, кроме двери из очень красивой в сероватую крапинку сосны и каменной дверной ручки.

Даже окна сделаны из арбузного сахара. Здесь очень много окон делается из сахара. С первого взгляда трудно отличить сахар от стекла, если окно делал плотник Карл. Все зависит от того, кто работает. Очень тонкое искусство, и Карл им владеет.

Полин зажгла фонарь. Сладко запахло форельноарбузным маслом. Есть специальный рецепт, по которому нужно смешивать арбузы с форелью, чтобы получалось ароматное масло для фонарей. Мы им пользуемся для освещения. Получается очень нежный запах и яркий свет.

Хижина Полин простая, как все наши хижины. Всё на своем месте. Полин приходит сюда из Смертидеи только на несколько часов и иногда ночует, если ей хочется.

У всех, кто живет в Смертидее, есть хижины, чтобы приходить туда, если хочется. Я чаще других бываю в своей хижине. Обычно я ночую в Смертидее раз в неделю. Но ем, конечно, почти всегда там. Мы — те, у кого нет обычного имени — очень много времени проводим в одиночестве. Так нам удобнее.

— Ну, вот, — сказала Полин. Она была очень красивой в свете фонаря. Глаза сияли.

— Иди сюда, — сказал я. Она подошла ближе, и я поцеловал ее в губы, потом дотронулся до груди. На ощупь она были твердой и гладкой. Я опустил руку в вырез платья.

— Как хорошо, — сказала Полин.

— Попробуем дальше, — сказал я.

— Да, — сказала она.

Мы легли на кровать. Я снял с нее платье. Под ним ничего не было. Потом я встал, стянул комбинезон и лег рядом.

Мы занимались долгой медленной любовью. Поднялся ветер, и окна еле слышно дребезжали — сахар часто крошится на ветру.

Мне нравилось тело Полин, она сказала, что ей тоже нравится мое тело, а больше мы не знали, что сказать.

Ветер неожиданно стих, и Полин спросила:

— Что это?

— Ветер.

После любви мы заговорили о тиграх. Начала Полин. Она расслабленно лежала рядом со мной, и ей захотелось поговорить о тиграх. Она сказала, что после того, как Старый Чак рассказал свой сон, она все время о них думает.

— Интересно, как они могли разговаривать на нашем языке, — сказала она.

— Никто не знает, — сказал я. — Но они разговаривали. Чарли говорит, что когда-то давно все были тиграми, потом мы изменились, а они нет. Я не знаю. Но это интересная мысль.

— Никогда не слышала их голосов, — сказала Полин. — Когда я была маленькая, оставалось всего несколько тигров, они были старые и почти не спускались с гор. Они были старые и неопасные, и все равно на них охотились.

— Мне было шесть лет, когда убили последнего тигра. Я помню, как охотники несли его в Смертидею. Вокруг собралось много народу. Охотники говорили, что убили его в горах, и что это последний тигр.

— Они несли его в Смертидею, и все шли следом. Они закрыли его досками и стали поливать форельноарбузным маслом. Галлон за галлоном. Помню, люди бросали цветы так, что получилась целая груда, все стояли вокруг и плакали, потому что это был последний тигр.

— Чарли зажег спичку. Костер горел огромным оранжевым пламенем — долго, несколько часов, и черный дым поднимался в воздух.