— Вот, кстати, и ответ тебе, — Понизов приободрился. — Главное, грамотно подготовить вопрос. С протоколом комиссии пробился к главному психиатру области. Он при мне согласовал и с прокурором, и с судом. Так что со дня на день…

— С чего вдруг? Год за годом отказывали, а тут согласовывают.

— А это и есть умение выждать.

— Выждать! — неприязненно передразнила Ксения. — Мальчишке, родившемуся за границей, рвавшемуся после Победы на родину, впаяли три года за незаконный переход границы. При наличии-то консульского разрешения! А когда после освобождения принялся разыскивать арестованных вместе с ним родителей, так упекли в психишку! Это называется умением выждать. Люди ли мы? А если люди, так что такое люди вообще?

— Зато и жду его освобождения, будто отпущения грехов, — признался Понизов.

— Так значит, можно всё-таки!.. — Гусева норовила вернуть разговор к Пятсу.

— Можно и нужно делать то, что реально. Одно дело пацаненка-дворянчика вызволить. А здесь! Другого полета птица. — Понизов возложил руку на пухлую папку. — Не угадаешь, каким боком чрезмерная забота выйти может! Зря, что ли, его с места на место таскают? Может, именно для того, чтоб концов не найти. В общем, есть те, кто за ним надзирают, они и сообщат, если сочтут нужным. А наше с тобой дело — грамотный уход.

Под сверлящим ее взглядом он сбился.

— Костя! Робкий мой Костя! — прошептала Ксюша. — Ну ты ж фронтовой врач. Чего сейчас трусишь? Ведь после пятьдесят третьего иные ветры дуют.

— Иные! — угрюмо согласился Понизов. — Но оттуда же, откуда и прежде.

— Тогда я сама, от себя напишу! — Гусева развернулась.

— Не вздумай! — с неподдельным испугом выкрикнул Пони-зов. Перегородил дверь. — Не хотел до времени говорить. Но иначе… Ты ж психованная, таких дров наломаешь… Короче: как главврач я отправил ходатайство о твоей реабилитации.

— Это что, вроде отступного? — съязвила она, всё еще полная обиды. Лицо Понизова болезненно исказилось.

— Какая же ты всё-таки… — он сглотнул. — Рассказываю, чтоб была готова, если вызовут. В ходатайстве указал, что в плен попала, будучи сотрудницей моего фронтового психиатрического госпиталя, потому что не бросила душевнобольных пациентов. Что после освобождения, работая в нашей больнице, проявила себя… Прошу, чтоб восстановили в звании и вернули ордена… Ксюша! Я всех, кого мог, подключил, и… пожалуйста! Пожалуйста!

Длинные пальцы его впились в женские плечи, принялись непроизвольно оглаживать.

— Знаешь, скольких потерял? — прижимая ее, страстно бормотал Понизов. — Одна наша с тобой судьба переломанная чего стоит! Не хочу больше терять! Лучше перемолчать! Забиться и — перетерпеть. Главное, чтоб без подлости.

Ксюша, задыхающаяся, готовая простить и уступить, вдруг энергично уперлась руками в его грудь.

— Что? — не понял Понизов.

— Да всё то же! По лагерям мордовали меня. А душу будто из тебя вынули!

С усилием освободилась. Выскочила в коридор.

— Видеть тебя, такого, не желаю! — донеслось оттуда.

Понизов тяжко осел в служебное кресло. Достал наощупь валокордин, накапал, выпил, боясь разлить. Отдышался и — потянул к себе дело Константина Пятса.

3.

Нянечка Елена Ивановна Бабанова, попросту — тетя Лена, полненькая, аккуратная и, несмотря на свои пятьдесят, шустрая и энергичная, открыла дверь палаты, сложила на свободную койку постельное белье, линялое, стиранное-перестиранное.

— Доброе утро, — произнесла она ласково.

Палату на шесть коек накануне перераспределили, так что навстречу медсестре поднялся единственный обитатель: костлявый длиннющий парень 27 лет с буйными жесткими вихрами. Даже коротко остриженные, они походили на подровненные секатором заросли кипариса. Вопросительно кивнул на белье.

— Новый сосед тебе, Князюшка, — Елена Ивановна принялась ловко заправлять койку. — Ты ж не думал в одиночестве досидеть?.. Говорят, резидент какой-то, — сообщила она доверительно. — Не, путаю. Бери выше, — президент!

Новость пациента по кличке Князь не обрадовала.

— Не буйный хоть? — буркнул он.

— А хотя б и буйный.

Елена Ивановна, довольная розыгрышем, тонко засмеялась.

— А ничего, не боись! Этот буйный, если бузить начнет, сам же первый и рассыплется в лапшу. Да щас увидишь.

Она «взбодрила» тощую подушку и вышла, лукаво улыбаясь. Нимало не успокоенный, Князь вперился в оставшуюся приоткрытой дверь.

Послышалось неровное постукивание клюки. В палату, наваливаясь на нянечку, вошел старик в обвисшей, не по размеру пижаме. Поддерживаемый заботливой Еленой Ивановной, опустился на приготовленную койку.

— Располагайся до утра, — предложила тетя Лена. — А там доктор придет, назначит, чего надо. А если что срочно, вот сосед. Он тут старожил, заместо старосты. Всё знает — поможет. Ну, знакомьтесь, стало быть, мальчики.

Нянечка вышла. Старик отдышался.

— Номер 12, — представился он.

— А меня можете без церемоний — Князем, — снисходительно разрешил Князь. — Нынче мы, дворяне, без затей, запросто.

Мальчишеская надменность соседа старика позабавила.

— И из каких же вы князей, позвольте спросить: испанских, австрийских? Может, князь Монако?

— Из русских, — Князь насупился. — Просто русский князь.

— Просто князей не бывает, — не поверил старик. — Наверное, с этим сюда попали? А фамилия, случаем, не Князев?

Князь раздраженно повел худым плечом.

— Так вот, чтоб вы не задавались: князья и графы — это Мещерские, Ростовы. А Князевы да Графские — потомки их бывшей прислуги, — назидательно произнес старик. — Потому мой совет: выбросьте эту дворянскую блажь из головы.

— Ну, не всем же президентами, — огрызнулся Князь, беспокойно приглядываясь к своенравному новичку. Старик-то старик. Но впадет в буйство, — откуда силы берутся? Не унять. Конечно, настоящего буйного сюда бы не поместили, но бывают тихушники — с приступами. За долгие годы на всяких насмотрелся.