– Так я и сделаю, если дело не зашло слишком далеко.

Дугал помрачнел.

– Ты считаешь, что этот недоносок может надругаться над ней?

При этих словах Грегор сжал кулаки, а сердце у него забилось так, что он почувствовал звон в ушах.

– Если Рейвенскрофт хочет жить, ему не стоит прикасаться к ней даже кончиком пальца.

– Не могу поверить, что он надеется выйти сухим из воды!

– Веришь ты или нет, но слуга Рейвенскрофта думает, что этот идиот планирует уехать из Англии, чтобы избежать дуэли и не платить долгов.

– Вместе с Венецией? Чепуха собачья!

Карета остановилась. Выездной лакей поспешил распахнуть дверь. Братья вышли из экипажа и зашагали к портику лондонского дома Дугала. Как только они отошли на достаточное расстояние, чтобы слуги не могли их услышать, оба остановились на дорожке и Дугал спросил:

– Чем я могу помочь?

– Отправляйся в Оугилви-Хаус и побудь с отцом Венеции, пока я не привезу ее домой. Он в расстроенных чувствах и не владеет собой. Стоит ему хоть кому-нибудь проболтаться о случившемся, и репутация его дочери безвозвратно погибла.

– Если понадобится, я буду держать его под прицелом пистолета. – Дугал помолчал, посмотрел брату в глаза и спросил: – Ты сможешь спасти Венецию?

Грегор молча смотрел на крутящийся снег, ветер трепал его одежду. Намело уже большие сугробы.

– Не знаю, – произнес он еле слышно. – Меня может остановить препятствие, с которым я не в силах совладать. Даже я. Эта снежная буря…

Грегором овладело горькое чувство. Будь он проклят, его норов!

– Чепуха, – бросил Дугал, поплотнее застегивая воротник пальто. – Если тебе трудно ехать в снегопад верхом, то еще труднее двигаться тяжелой карете. Так что у тебя есть преимущество.

Грегор вдруг ощутил облегчение.

– Ты прав, – сказал он. – Я об этом не подумал.

– У тебя достаточно времени, чтобы все обдумать. Кстати, на постоялых дворах северной дороги у меня есть свои лошади, я плачу за их содержание. Они могут тебе пригодиться. – В ответ на недоумевающий взгляд брата Дугал пожал плечами и ответил: – Есть женщина, которую я навещаю, когда мне до чертиков надоедает Лондон. Если понадобится, можешь взять любую из этих запасных лошадей.

– Просто не знаю, как тебя благодарить.

– Думай только о том, как найти Венецию. – Дугал улыбнулся.

Грегор кивнул и вернулся к карете, возле которой стоял грум, держа в руке поводья его коня. Через несколько секунд Грегор вскочил в седло и понесся по дороге, сплошь покрытой льдом и снегом. Дугал прав. Непогода замедляет движение кареты Рейвенскрофта. Эта мысль успокаивала.

«Держись, Венеция, – повторял он про себя, погоняя коня. – Держись».

Гордые мужнины считают грехом признавать свои заблуждения; гордые женщины нередко думают то же самое. Да, мои девочки, гордость проходит выше той линии, которая разделяет людей на мужчин и женщин.

Старая Нора из Лох-Ломонда – трем маленьким внучкам однажды в холодный зимний вечер

На расстоянии примерно в восемь миль от Лондона лорд Рейвенскрофт пришел к осознанию того печального факта, что жизнь его не удалась. Всего два года назад он приехал в Лондон с твердым намерением найти здесь свое счастье. Он был красив, хорошо обеспечен и происходил из хорошей семьи.

Однако ни одно из этих явных преимуществ не гарантировало ему того гостеприимства и внимания, на какое он рассчитывал. Он привез с собой рекомендательные письма от матери, которая в свое время пользовалась некоторым успехом в высшем свете, пока не вышла замуж за его отца. Рейвенскрофт очень скоро понял, что его маму даже считали красавицей, но едва она стала замужней леди, о ней попросту забыли. Ее письма не принесли ему ни малейшей пользы.

Правда, он обзавелся – или думал, что обзавелся, – другом в лице некоего мистера Филкурта, который пообещал ему составить протекцию в клубе «Уайтс». К сожалению, это великодушное обещание, данное за чашей превосходного пунша в имении в графстве Йорк, также не принесло ожидаемых плодов. Мистер Филкурт наверняка забыл, что где-то встречался с лордом Рейвенскрофтом, и явно избегал его общества.

Обескураженный, однако отнюдь не усмиренный, Рейвенскрофт не отказался от своих светских устремлений и от своего, желания стать «значительной особой». Увы, дела его не улучшались, скорее наоборот. Правда, он получил приглашения па несколько приемов, но недостаточно важных, чтобы почувствовать себя хотя бы в какой-то мере «на высоте».

Все это привело его в состояние столь неприязненное и угрюмое, что в обществе от него отворачивались и удалялись при его появлении. Предпринимаемые им попытки привлечь к себе внимание приносили обратные результаты, и чем дольше он оставался в Лондоне, тем больше фигуральных пощечин ему доставалось на его пути к вожделенному успеху.

Его могли счесть человеком недалеким и совершенно лишенным такта, но это было бы по большому счету не столь уж справедливо. Его матушка, упокой Господь ее душу, всегда утверждала, что недостатка в уме у него нет, а что касается такта и воспитанности, то в обществе его родного Йоркшира Рейвенскрофта любили именно за эти качества. Что касается происхождения, то семья его отца вела свой род от Джека Рейвенскрофта, знаменитого рыцаря больших дорог, по заслугам прозванного Джеком Кровопийцей, но тем не менее впоследствии титулованного. И глумиться по этому поводу вовсе ни к чему! Однако тон был задан, и изменить отношение высшего общества к себе можно было лишь при помощи большого состояния. Доведенному до отчаяния Рейвенскрофту терять было нечего, и он принялся играть в азартные игры. К несчастью, бездарность его фортуны не оставляла места для возможных ошибок, и буквально в течение недели в результате неудачных ставок он умудрился потерять почти все, что завещала ему его достойная матушка.

Даже при недостатке ума ему не понадобилось много времени, чтобы осознать непоправимость произошедшего. В конечном счете он пришел к вполне обоснованному выводу, что единственный выход для него – женитьба па богатой наследнице.

Так и не став своим человеком в высшем свете, Рейвенскрофт, само собой, не состоял в приятельских отношениях с такими наследницам и ему доводилось общаться лишь с одной леди подобного сорта – мисс Венецией Оугилви, дочерью единственного из представителей лондонской знати, который относился к Рейвенскрофту дружелюбно. Судя по тому, что Рейвенскрофт успел услышать от самого мистера Оугилви и от других людей, отец Венеции не был особенно богат, но все же собирался дать за дочерью приличное приданое, и теперь незадачливый игрок вспомнил об этом. А хорошее приданое, которое он мог получить, женившись на девушке из высшего общества, обеспечило бы Рейвенскрофту то положение, которого он добивался.

Он живо представлял себе стопки приглашений на подносе для завтрака, неизменно появляющиеся каждое утро. Ласковую улыбку на губах у Венеции, когда она смотрит на него через стол во время обсуждения планов на грядущий день, то есть светских развлечений.