Новости передавались по деревне украдкой. Что-то рассказывали пастухи, узнав от других пастухов в горах. Но большинство вестей приплывало по воде вместе с путниками (рыбаки подбирали их на другой стороне озера), которые болтали что-то о победах и удачных засадах, но их слова были путаными, а в глазах не мелькало ни искорки надежды. Другие говорили о крупных сражениях и тысячах убитых иудеев. Старик-молчун принес весть о том, что наместник Сирии, римский генерал Варий, приближался к деревне с двумя легионами. Одна часть войска пошла в обход озера и заняла южные земли, в то время как другая захватила перевал на севере.

– Они окружили нас, – сказал старик.

Мария слушала, но ничего не понимала.

Через пару дней Марию послали на берег купить рыбы.

– Убирайся, не то наша рыба протухнет! – крикнул старый рыбак девочке. Она пришла домой, застывшая от страха, с монетой, крепко зажатой в ладошке.

– Их рыба протухла из-за меня.

Мать словно окаменела, а старший из братьев, пяти лет от роду, завопил, что Мария позорит всю семью:

– Все говорят, что ты – нечистая, ты – плод греха!

Мать словно очнулась.

– Если Мария – плод греха, значит, твоя мать – шлюха, – воскликнула она, встряхивая мальчишку. Глаза ее пылали гневом, и голос был тверд. – Ты забыл, что Господь карает тех, кто не почитает отца своего и мать?

Мария не знала значения слова «шлюха», но с того момента поняла, что все несчастья, происходившие с семьей, – ее вина. Тогда девочка и решила бежать. Она собиралась с духом, хотела дождаться безлунной ночи и под покровом темноты отправиться в новый город, построенный Геродом Агриппой во славу римского императора. Герод называл его Тиверией, а иудеи – городом греха. Иногда Мария плакала, но это случалось только в те минуты, когда она думала о матери.

Наконец настала безлунная ночь. Идти в темноте было непросто: несколько раз Мария оступалась и падала, разбивая колени, но вставала, вытирала кровь накидкой и шла дальше. К своему ужасу, вскоре она поняла, что ушла от деревни не так далеко, но идти больше не в силах и должна отдохнуть до рассвета. Мария дрожала от холода, но не это мешало ей заснуть.

Странные звуки наполнили ночной воздух. «Ангелы тьмы, – решила Мария. – Значит, правда, что войско Люцифера шумит среди гор, пока луна отдыхает». Потом раздался стук сотен копыт, а затем – звон скрещенных мечей, рев людей, разрубающих друг другу шлемы, громкие приказы и победный клич. Только тогда Мария поняла, что это – война. Она должна была спешить домой, к маме.

Мария бежала так, как никогда прежде не бегала. Небо рдело на севере, и это зарево не было рассветом. Она уже различала крайние строения Магдалы. В деревне было темно и тихо. Перед дверью своего дома Мария застыла в нерешительности, услышав злой и хриплый голос отца.

– Молчи, женщина!

– Укройся в горах. Они охотятся за тобой, а ты приведешь их прямо ко мне и детям. Уходи!

– Ты забыла, что говорится в Писании о женщине, восставшей против воли мужа?

Он кричал словно в бешенстве, кричал так громко, что не услышал стука копыт римской конницы. Этот стук услышала Мария и, не успевая обдумать своих поступков, с быстротой молнии скрылась. У дома было только три кирпичные стены, четвертой была скала, на которую словно опирался дом. У дальнего угла был небольшой зазор между скалой и стеной и лестница на крышу. Мария уже наполовину поднялась и вдруг поняла: когда взойдет солнце, на крыше ее можно будет легко обнаружить. Так она и застыла, выбирая: подниматься в гору или спрятаться на крыше. В щель в потолке было видно, как солдаты ворвались в дом, выбив дверь; смеясь, сбили отца с ног ударом в лицо, скрутили, замотав веревками с ног до головы. Он выглядел как большая рыба, которую подвесили для копчения.

– Распять, – грек говорил на ломаном арамейском.

Потом солдаты обратили внимание на женщину с детьми.

– Пусть живут.

– Нет, иудеев нужно искоренять, как сорняки Мария крепко зажмурилась, когда солдаты перерезали шеи матери и братьев. В ее голове осталась лишь одна мысль: умереть. Но она не знала как. Она все еще сидела зажмурившись, когда почувствовала запах дыма. Римляне подожгли дом. Не думая и, наверное, даже не желая того, Мария побежала вверх по склону – туда, где повстречалась когда-то со стариком-молчуном.

У себя дома, в Антиохии, Мария Магдалина до предела напрягала память. Где граница между истиной и вымыслом? Сколько может вместить человеческая память? Мария закрыла глаза – ничего не приходило в голову. Неожиданно, в темноте, она поняла, что должна рассказать и о времени, проведенном в заведении Эфросин. Женщину пугали только предстоящие ночи, когда давно забытое может вернуться из небытия.

По большому счету, Марии всегда удавалось это – не вспоминать. По крайней мере, пока она не встретила Его. «Только истина может дать тебе свободу», – говорил Он. Истина? Мария смотрела на папирус. Ее детство. Какая часть всего этого – истина? Не идеализирует ли она свои детские воспоминания? Как ни странно, самые тяжелые испытания оставляют по себе светлую память. Ребенку ведь немного надо: солнечные зайчики в зеленой листве, спящий на руках ягненок… Радость движения, бег вприпрыжку – и все невзгоды нипочем.

Не преувеличивает ли она свою отчужденность? Ей казалось, что нет. До сих пор ей бывает стыдно за свои золотые волосы и голубые глаза, до сих пор ее презирают. Она заново перечитала написанное, размышляя о себе, как когда-то размышляла об Иисусе. Как она была одинока. Только теперь Мария поняла, какой упрямой и сильной была девочка из Магдалы.

Мама. Она тщетно силилась вспомнить ее имя. Только мамины редкие улыбки врезались в память которая в основном ассоциировалась с печалью и усталостью. Истощенное многочисленными родами тело, скрюченное и утратившее красоту. Руки, растирающие ноющую спину, «Ее жизнь была рабством», – подумала Мария.

Естественно, будучи ребенком, она этого не понимала. Писание определяло всю их жизнь. Жребий женщины, закон жизни, воля Господа – рожать по ребенку в год. Дети умирали, исчезали, словно тени, из мира и из памяти, так же как их матери, погибавшие при родах. Матери было шестнадцать когда родилась Мария, двадцать два, когда ее убили. Мария ложилась спать уставшей. Закрывая ставни, она заметила, как черна ночь над горами. Снова безлунная ночь… Она помолилась о сне без сновидений. Молитва не была услышана. Ей приснилась Чуа. Даже во сне Мария удивилась, увидев бегущую по горной тропке жену своего дяди. Женщина обняла племянницу, и та счастливо рассмеялась.

Мария проснулась в хорошем настроении. Во сне Мария ясно видела статную, гордую женщину с красивой округлой грудью, совсем не похожей на раскатанное тесто. В конце концов, у нее было всего-то трое детей, два сына и дочь. Больше ей не пришлось рожать. О ней ходили толки среди соседей: стайки женщин собирались у колодца и возле причала и порождали сплетни с завистью и осуждением. Якобы Чуа смешивала ужасные зелья и пила их, а искусству зельеварения выучилась у самого Люцифера. Кто-то даже отчетливо видел, как женщина встречалась с Его темными ангелами. Говорили также, что она высокомерна. Но среди всех только Чуа была добра к маленькой девочке и ее матери. Мария с улыбкой вспоминала тихие беседы двух женщин, сидящих у хлебной печи.