По асфальтовой парковке движется белая машина — видимо, водитель хочет удостовериться, что магазин действительно закрыт. У входа автомобиль замедляет ход, затем прибавляет скорость и выезжает обратно на дорогу.

Папа кричит из-за деревьев:

— Клюквенный соус забыл!

Ребята смеются.

Каждый год накануне Дня Благодарения папа подтрунивает над несчастными автомобилистами, уезжающими с парковки. «Что за День Благодарения без тыквенного пирога?» Или: «Кажется, кто-то начинку забыл!» И ребята всегда смеются над его шутками.

Двое парней проносят мимо трейлера большую елку. Один держится за густые ветки ближе к середине ствола, второй идет сзади и придерживает за ствол. Они останавливаются, и первый меняет захват. Второй ждет, смотрит на трейлер, и наши взгляды встречаются. Парень улыбается, а потом шепчет что-то своему приятелю — что именно, не слышу. Но тот тоже поворачивает голову и смотрит на меня.

Мне тут же хочется удостовериться, не растрепались ли волосы, хотя зачем, спрашивается, мне пытаться произвести на них впечатление (ну и что, что они жутко симпатичные)? Вежливо машу рукой и отхожу от окна.

Снаружи кто-то вытирает подошвы о металлические ступени. С тех пор как папа расчистил место для базара, дождей еще не было, но земля часто бывает влажной. Три раза в день подставки для елок наполняют водой, а иголки опрыскивают.

— Тук-тук!

Я отпираю задвижку, и тут в дверь с визгом врывается Хизер. Она кидается мне на шею; при этом ее темные кудряшки подпрыгивают. Я смеюсь такому громкому проявлению чувств и бегу за ней в трейлер. Опустившись на колени у кровати, она разглядывает фотографии Рэйчел и Элизабет.

— Вручили мне перед отъездом, — объясняю я.

Хизер касается верхней фотографии.

— Это Рэйчел, да? Это она типа прячется от папарацци?

— О, она бы обрадовалась, узнав, что ты сразу догадалась, — отвечаю я.

Хизер подбирается к окошку и выглядывает на улицу. Стучит кончиком пальца по стеклу, и один из ребят из бейсбольной команды поворачивает голову. В руках у него картонная коробка с надписью «омела». Он несет ее в бело-зеленый шатер, который мы называем «конторой». Оттуда мы звоним покупателям, там же продаем другие сопутствующие товары и елки, присыпанные искусственным снегом.

Не глядя на меня, Хизер спрашивает:

— Уже видела, какие красавчики в этом году в бейсбольной команде?

Конечно, видела — и как бы мне теперь это развидеть! Стоит папе лишь заподозрить, что я кокетничаю с кем-то из рабочих, и он отправит беднягу вычищать уличные туалеты в надежде, что вонь меня отпугнет. Зря он так думает, кстати. Не отпугнет.

Впрочем, мне совсем не хочется встречаться ни с кем из местных, и неважно, работает он у нас или нет. Зачем отдавать кому-то свое сердце, если в утро Рождества нам все равно суждено расстаться?

Мы объедаемся за праздничным столом, и папа Хизер шутит, что «теперь можно укладываться в спячку» (мы слышим эту шутку каждый год). Потом все расходятся по своим обычным делам. Папы — убирать и мыть посуду. Хотя на самом деле они вызвались убираться, чтобы урвать еще по кусочку индейки. Мамы — в гараж за коробками с елочными игрушками. У мамы Хизер с игрушками всегда перебор. Сама Хизер бежит наверх за фонариками, а я жду ее внизу.

Я тихонько достаю из шкафа у двери мамину темно-зеленую кофту с ярко-желтой надписью «ДРОВОСЕКИ» на груди. «Дровосеки» — мамина университетская бейсбольная команда. Натягиваю кофту через голову, и тут открывается дверь кухни. Мамы вернулись. Посматриваю на лестницу — где же Хизер? Мы хотели смыться до прихода мам, а то еще заставят нас украшать елку.

— Сьерра? — зовет мама.

Достаю волосы из-под воротника и кричу:

— Мы уже уходим!

Мама несет большой ящик из прозрачного пластика. В нем куча завернутых в газеты игрушек.

— Можно взять твою кофту? — спрашиваю я. — А ты можешь надеть мою.

— Нет, твоя слишком тонкая.

— Но вы не будете долго на улице, — говорю я. — К тому же не так уж холодно.

— К тому же, — саркастически передразнивает мама, — надо было раньше думать.

Я стягиваю кофту, но мама меня останавливает.

— Надеюсь, в следующем году вы останетесь и поможете… — Она осекается.

Я смотрю на лестницу. Мама не в курсе, что я подслушала их с папой разговор и знаю, что они обсуждали закрытие базара с дядей Брюсом. Из обсуждения я поняла, что вопрос о закрытии встал еще пару лет назад, но родители надеялись, что все наладится.

Мама ставит ящик на ковер в гостиной и открывает крышку.

— Конечно, — говорю я. — В следующем году обязательно поможем.

Хизер вприпрыжку спускается по лестнице. На ней выцветшая красная толстовка, которую она надевает лишь раз в году — в День Благодарения. Рукава обтрепались, горловина растянута. Эту кофту мы купили в секонд-хенде после похорон моего дедушки. В тот день мама Хизер повела нас по магазинам, чтобы хоть как-то меня утешить. Глядя на Хизер в этой кофте, я чувствую светлую грусть и понимаю, как скучаю по бабушке и дедушке, приезжая в Калифорнию. И какая хорошая у меня подруга.

Спустившись, Хизер протягивает мне два маленьких фонарика на выбор: фиолетовый и голубой. Беру фиолетовый и кладу в карман.

Мама разворачивает газету и достает свечу в виде снеговика. У матери Хизер есть план украшения дома; если в этом году она не решила его изменить, эта свеча окажется в ванной на первом этаже. Фитиль почернел: в прошлом году папа Хизер на минутку зажег свечу. Но едва заслышав запах плавящегося воска, ее мама принялась колотить в дверь ванной и требовать, чтобы он затушил пламя. «Это декоративная свеча! — кричала она. — Декоративные свечи не зажигают!»

Мама заглядывает на кухню, а потом поворачивается к нам.

— Вам лучше поторопиться, — шепчет она и говорит Хизер: — Твоя мама ищет свитер, который связала для конкурса дурацких рождественских свитеров. Говорит, ее работа вне конкуренции.

— Неужели настолько дурацкий? — спрашиваю я.

Хизер морщит нос.

— Если она не победит, то судьи просто не понимают значение слова «дурацкий».

Тут дверь кухни открывается, и мы выбегаем на улицу, громко захлопнув за собой входную дверь.

У двери стоит маленькая елочка, которую я принесла с базара. Я достала ее из пластикового ведерка и обернула корни грубой мешковиной.

— Давай первую половину пути я понесу, — говорит Хизер, берет сверток размером с баскетбольный мяч и кладет на руку, как младенца. — А ты захвати лопатку.

Беру садовую лопатку, и мы идем.

На середине пути вверх по склону горы Хизер предлагает поменяться. Я кладу фонарик в карман и забираю у нее деревце.