Подумав, она прикрыла полуобнаженные груди еще и полупрозрачной шифоновой лентой… исключительно из человеколюбия.

— Не стоит сразу вгонять в краску беднягу Миллингтона, — с усмешкой пояснила она себе.

Когда мистер Джордж просунул нос в дверь, Гвендолин проверяла магнитофон.

— Готовы? — спросил он, и его ошарашенный вид лучше всяких слов свидетельствовал о неотразимости ее восточного шарма.

— Готова, — просто ответила молодая женщина и быстро подошла к двери. — Последний вопрос: как мне узнать мистера Миллингтона среди прочих гостей?

— У нашего, так сказать, именинника к пиджаку приколота бутоньерка из омелы.

Из полураскрытой двери, к которой они подошли, доносились громкие голоса — мужские и женские.

— Нажмите, пожалуйста, на эту клавишу, и заиграет музыка, — шепотом попросила Гвендолин провожатого и передала ему магнитофон.

За дверью некто веселым голосом громко произнес:

— Дружище, у нас для тебя небольшой сюрприз. Пожелание с намеком: чтобы ты всласть отдохнул в праздники и с хорошим настроением возвратился на службу.

Палец мистера Джорджа опустился на клавишу. Заиграла музыка. Гвендолин Снайдерсон крест-накрест положила руки себе на грудь и, полуприкрыв глаза, проскользнула в комнату, чтобы отвесить поклон и певуче приветствовать собравшуюся публику.

— Салам, дамы и господа!

В ярко-голубых глазах господина с бутоньеркой из омелы засветился чисто мужской интерес.

— Так-так! Ничего не понимаю, но попробую догадаться… Мне предстоит отправиться на Восток, и эта леди будет моей секретаршей? Да, Джордж?

— Не угадал! — заглушая общий смех, пророкотал президент банка. — Мы всего лишь хотели сказать, что с сегодняшнего дня ты полноправный вице-президент банка, Феликс Миллингтон. Поздравляем!

Сердечное рукопожатие придало словам президента весомость официального возведения в должность.

— Что же касается нашей очаровательной гостьи, — вкрадчиво продолжил мистер Джордж, — то она пришла поздравить тебя от имени собравшихся. Маленький пластический этюд — наш тебе подарок.

Гвендолин слушала разговор вполуха, — она пришла сюда работать. Мелькнувшее было чувство неуверенности и дискомфорта куда-то улетучилось. Все было как в прежние времена. Тело стало легким и раскрепощенным, голова освободилась от навязчивых мыслей.

Когда же звуки различных инструментов слились в одно целое, Гвендолин медленно сделала первое движение.

Три маленьких шажка на месте под позвякивание монист. И вот, не поднимая головы, она подключает к танцу руки, которые и руками-то можно назвать с трудом — скорее прекрасными, грациозными, златочешуйчатыми змеями. Они выписывали в воздухе замысловатые узоры, они мелькали повсюду, они одновременно извивались перед грудью и над головой, вдоль бедер… Они были сама музыка во плоти.

Повинуясь смене темпа, Гвендолин развела руки: одна плавно опускалась, другая медленно поднималась вверх. Когда же из магнитофона полились чарующие звуки гобоя, молодая женщина подняла голову и усилиями одних шейных мускулов начала двигать ею из стороны в сторону.

Этот трюк был ее коньком и, глядя на непринужденность, с которой она его исполняла, трудно было поверить, что этим сложнейшим хореографическим приемом Гвендолин овладела всего за неделю.

Восточная дива томно приоткрыла густо накрашенные веки, чтобы увидеть эффект, произведенный ею на старину Миллингтона, не переставая танцевать, вгляделась… и чуть не сбилась с ритма. Вместо эдакого, седобородого Авраама Линкольна с котелком на голове и толстой сигарой во рту она увидела высокого стройного широкоплечего мужчину лет тридцати пяти в синем костюме, отлично сшитом и чем-то похожем на флотский офицерский мундир. Иссиня-черные волосы с редкими серебряными нитями на висках подчеркивали неброскую красоту правильного мужественного лица. Прямой нос, массивный подбородок.

Темп танца снова ускорился, и времени на разглядывание не осталось. Гвендолин выставила бедра и начала двигать животом взад-вперед — в полном соответствии с заявкой. Отработать и уйти поскорее, мельком подумала она. К черту президентов и вице-президентов!

Тем временем, примостившись на краю стола, Феликс Миллингтон с полуулыбкой следил за извивающейся танцовщицей. Зная об этом или не зная, но его коллеги угодили в самую точку. Именно о такой женщине — знойной, страстной, миниатюрной — он грезил в эти предновогодние дни. Только в его мечтах он и она были одни.

Женщина танцевала напротив него. Взгляд Феликса поднялся по стройным щиколоткам, округлым коленям и замер на изящных, провокационно покачивающихся бедрах. Они двигались в такт музыке все быстрее и быстрее. И без того легкий шифоновый шарф, заменяющий юбку, казался совсем невесомым. Он посмотрел на сапфир, украшающий живот танцовщицы, и комната словно наполнилась волшебным сиянием. Дурманящий запах духов кружил голову, символический наряд дразнил, и не составляло труда представить, как выглядит красавица без него.

Гвендолин, повинуясь колдовскому голосу гобоя, превратилась в живую волну. «Повинуюсь тебе, мой султан!» — казалось, говорила она каждым своим жестом. Продолжая танец, молодая женщина повернулась, демонстрируя герою вечера спину с тонкой изящной линией позвоночника, Казалось, еще мгновение — и она упорхнет.

Феликс чуть не бросился вперед, чтобы схватить и удержать ожившую мечту, но вовремя спохватился. Он только зритель и не может позволить себе таких вольностей.

Оставалось наслаждаться этим утонченно-чувственным зрелищем. Именно утонченным, отметил про себя Феликс. И дело было не в экзотической музыке, не в обольстительном полуобнаженном теле, не в возбуждающем запахе духов — дело было в самой женщине.

Ничем, кроме костюма и чувственной пластики, не выделяясь внешне, она, тем не менее, притягивала взгляд. В ней не было ничего от искушенности опытной куртизанки, поднаторевшей в науке обольщения. Скорее искренняя радость от легкости владения телом, самозабвенное упоение стихией танца. Лоб, не прикрытый чадрой, горел краской то ли стыда, то ли возбуждения, карие глаза поблескивали и младенчески невинно, и соблазнительно в одно и то же время.

Барабаны били быстрее и быстрее, темп нарастал. Плечи Гвендолин мелко задрожали в такт музыке, длинные тонкие пальцы сорвали с плеч воздушный шарфик, и герой вечера с изумлением прочел на пышной, едва прикрытой шелком и монистами груди танцовщицы собственное имя.

У Феликса Миллингтона вспотели ладони, и сладко заныло в паху. Темп пляски стал просто бешеным. Как загипнотизированный он взирал на безумное кружение рук, ног, пальцев, головы…

Вдруг все оборвалось, и воцарилась тишина. Гвендолин еще раз поклонилась, улыбнулась, на прощание провела пальцами по лацкану пиджака ошеломленного вице-президента, подмигнула ему и быстро скрылась за дверью, провожаемая оглушительными аплодисментами.