Гвендолин покраснела. Уж о недостатках собственной одежды она знала все. Но выслушивать о них от постороннего!..

— Это не лиса, а енот с берегов озера Эри, причем очень старый и заслуженный. Когда мне подарили на Рождество эту шубу, ей уже было лет сто. Я надеваю ее исключительно на маскарады. Кстати, надо бы отнести ее к скорняку отреставрировать… И вообще, надо заниматься делом, а не болтать о глупостях!

Она нажала на кнопку, и кабина наконец-то пришла в движение. Вскоре двери лифта распахнулись.

— Кстати, о реставрации. Для начала нужно привести в божеский вид себя, — сказал Феликс, собирая разбросанные по полу вещи. — В комнате отдыха должна храниться аптечка первой помощи. Обработаем твою рану.

— А стоит? — спросила Гвендолин, плетясь вслед за ним по коридору.

— Стоит. Конечно же, стоит.

Феликс зашел в комнату отдыха, зажег свет и скомандовал:

— Вылезай из лисы, живо!

Ее шубка и его пиджак пристроились рядом друг с другом на вешалке, а Феликс подошел к автомату, опустил несколько монет и принес две дымящиеся чашки.

— Куриный бульон, — объявил он. Гвендолин жадно глотнула горячего содержимого.

— Лучше и аппетитнее, чем в ресторане «Таунбридж», — с удовлетворением констатировала она, развернула кресло и подставила ноги под тепло кондиционера. — Мне кажется, что я начинаю оттаивать.

— Значит, срочно пора лечить. — Феликс отыскал в шкафчике бело-голубую аптечку, затем вымыл руки и приготовил несколько влажных бумажных салфеток. — Прошу вас на операционный стол!

Потоптавшись возле нее, он озадаченно хмыкнул.

— Боюсь, что дело нешуточное. По мне, так надо бы сделать рентген и наложить швы.

— Раны на голове всегда смотрятся страшнее, чем есть на самом деле. Все, что надо сделать, это свести края и залепить пластырем.

— Спасибо, глубокоуважаемый профессор, — поблагодарил Феликс и отшвырнул в сторону окровавленный бумажный тампон. — Если не секрет, откуда у тебя такие познания в медицине?

— У меня два младших брата, и оба играют в американский футбол, — сообщила Гвендолин.

— И сколько же им? — спросил Феликс, читая инструкцию по пользованию антисептиком.

— Пятнадцать и тринадцать.

— Опасный возраст. Полагаю, кроме футбола, они еще находят возможность приходить домой с расквашенными носами. Любят драться?

— Как и все мальчишки, естественно.

Гвендолин покачала головой, заметив багрово-синюю ссадину возле локтя. Ну и вид у меня, подумала она. Будто только что сошла с ринга после боя, причем проигранного.

— Семейка что надо! Травма на травме, — заметил Феликс. — Ссадина на руке это чепуха. А сейчас держись — будет щипать.

Он начал накладывать на голову повязку, когда до него дошел смысл сказанных Гвендолин слов.

— Пятнадцать и тринадцать лет?!

Она засмеялась.

— Не строй таких глаз, иначе я подумаю, что это ты стукнулся головой о лобовое стекло.

— Нет, но такая большая разница в возрасте с тобой!

— Пятнадцать лет? Это отдельная история — для длинного и обстоятельного разговора.

— Что мы сейчас и имеем. Я принесу еще одну чашку бульона, и ты посвятишь меня в обстоятельства дела.

— Спасибо, не надо бульона… — Голос Гвендолин неожиданно ослаб, и Феликс резко повернулся к ней.

— Тебе нездоровится?

Молодая женщина пожала плечами и судорожно сглотнула.

— Ничего страшного. Просто я чувствую себя неуютно в этом дурацком мокром наряде, совершенно неприспособленном для зимы.

— Тебе надо во что-то переодеться. Пойду, посмотрю, может быть, кто-нибудь из секретарш держит на работе сменную одежду.

Феликс вышел, а Гвендолин тем временем положила его носки на кондиционер и переставила мокрую обувь поближе к теплой струе воздуха. Едва она разогнулась, как нестерпимо заболела голова, а в ушах снова послышался неприятный шум. С трудом, добравшись до диванчика, молодая женщина примостила голову на валике и в ожидании Феликса прикрыла глаза.

— Извини, что так долго, зато… Эй, что с тобой? — Он подбежал к ней и тыльной стороной ладони потрогал лоб и щеки. — Да у тебя испарина! Эй, Гвендолин, отзовись!

Сердце у него бешено забилось. Что, если у нее внутреннее кровоизлияние? Или, не дай Бог, серьезная травма головного мозга? Или…

— Я просто отдыхаю, — сообщила она, не открывая глаз. — Не беспокойся, со мной все в порядке.

Феликс с облегченным вздохом выпрямился и полюбовался высоким лбом, мягко очерченными скулами и чуть приоткрытыми пухлыми губами.

— Какая жалость! — произнес он с преувеличенным огорчением. — А я уже было собирался снова прибегнуть к искусственному дыханию… Кстати, оно помогает вернуть цвет лица.

— А что, мое лицо нуждается в этом?

— Еще как!

— Тогда добро пожаловать.

Сильные губы овладели ртом Гвендолин, и она почувствовала, как тает от неземного блаженства. Руки Феликса, его губы дарили ей ощущение уюта и безопасности. И дело было не в том, что она только что пережила аварию, а потом чуть не замерзла, — дело было в самом Феликсе Миллингтоне.

Впрочем, что-то, вероятно, все же произошло, что-то притупившее ее привычную настороженность и высвободившее обычно дремлющие чувства, потому что никогда в нормальных обстоятельствах она не предложила бы мужчине поцеловать ее.

Вот достойное занятие, которому я готов посвятить каждый день моей жизни, мелькнуло в голове Феликса, пока пальцы его скользили по обнаженным плечам молодой женщины, по шелковистой коже ее спины.

Глаза Гвендолин светились умом, теплотой и чувственностью — качества, которые он скорее угадал, чем увидел в ней два года назад, и вот столкнулся с ними непосредственно. Женщина эта, несмотря на свой причудливый костюм, не выглядела лишь игрой его воображения. Наоборот, она была слишком осязаема и слишком реальна, и реальностью своей пугала его. Следовало бы остановиться, прервать поцелуй… Но Феликс Миллингтон не мог.

За него это сделала сама Гвендолин, когда пальцы ее, скользнув по шее, вместо ожидаемого галстука нащупали ворсистую ткань.

— Откуда это? — изумилась она и открыла глаза.

— Это то, о чем я начал говорить прежде, чем ты меня испугала. — Феликс критически осмотрел ее. — Цвет лица практически восстановился.

— Ты профессионально уходишь от ответа. А тебе не кажется, что белые шорты и тенниска не вполне подходят для сегодняшней погоды?

Он усмехнулся.

— Вообще-то весь этот наряд я должен был извлечь на свет завтра утром перед тем, как выйти на теннисный корт под пальмами. Но поскольку брюки мои сушатся на батарее в кабинете, выбирать не приходится. Что касается тебя — к сожалению, могу предложить только это…