Офелия поставила на одеяло какой-то предмет — очень красивый, как и все, что делали летние люди. Это был флакон из перламутрового стекла размером с тюбик губной помады, который обвивала эмалированная зеленая змейка, чей хвост служил пробкой. Фрэн потянула за хвост, и змейка развернулась. Из горлышка флакончика показалось древко стяга, на расправившемся шелковом полотнище которого были вышиты слова: «Выпей меня».

Офелия смотрела на все это помутневшими от обилия чудес глазами.

— Я сидела там и ждала, а мимо пробежали две маленькие лисички! Они забрались прямо на крыльцо, подошли к двери и скреблись в нее до тех пор, пока она не открылась. Они зашли прямо в дом! А потом вышли, и одна из них подошла ко мне, держа в зубах бутылочку. Она положила ее у моих ног, и они ловко сбежали по ступенькам и скрылись в лесу. Фрэн, это было совсем как в сказке!..

— Да, — сказала Фрэн.

Она поднесла сосуд к губам и выпила его содержимое. Потом закашлялась, вытерла рот и лизнула тыльную сторону ладони.

— Я хочу сказать, что люди вечно что-нибудь сравнивают со сказкой, — продолжала Офелия. — Но обычно они имеют в виду, что кто-то влюбляется и женится. Живет долго и счастливо. Но этот дом, эти лисы… Вот где самая настоящая сказка. Кто они такие? Летние люди?

— Так их называет мой отец, — сказала Фрэн. — Но когда на него находит приступ религиозности, он называет их дьяволами, явившимися, чтобы украсть его душу. Это потому, что они снабжают его выпивкой. Он о них никогда не заботился. Этим всегда занималась мама. А теперь, когда ее нет, это моя работа.

— Ты у них работаешь? — переспросила Офелия. — Ну, как у Робертсов?

Фрэн вдруг почувствовала невероятное облегчение. Казалось, впервые за много дней у нее согрелись ноги, а горло смягчил медовый бальзам. Даже нос перестал болеть и выглядел не таким красным.

— Офелия… — сказала она.

— Да, Фрэн?

— Думаю, теперь я совсем скоро поправлюсь. Это твоя заслуга. Ты была храброй, оказалась настоящим другом, и мне нужно придумать, как тебя отблагодарить.

— Да я не… — возразила Офелия. — То есть я рада, что все так получилось. Рада, что ты попросила меня о помощи. Обещаю, что никому ничего не скажу.

«Если расскажешь, потом пожалеешь об этом», — подумала Фрэн, но вслух ничего не сказала.

— Офелия! Мне сейчас нужно немного поспать. А потом, если захочешь, поговорим. Можешь даже остаться тут, пока я сплю. Если хочешь. Знаешь, мне наплевать, что ты лесбиянка. В кухне на столе лежат «Поп тартс». И те два сэндвича, что ты принесла. Я люблю с колбасой. Можешь взять себе тот, что с беконом.

Она заснула прежде, чем Офелия успела ответить.

Проснувшись, Фрэн первым делом наполнила ванну и быстренько осмотрела себя в зеркало. Волосы выглядели безжизненными и сальными и были в колтунах, словно у ведьмы. Под глазами залегли глубокие тени. Она высунула язык, он был покрыт желтым налетом. Когда она вымылась и снова оделась, джинсы висели на ней мешком, и было такое ощущение, будто у нее остались только кости.

— Сейчас я могла бы съесть слона, — сказала она Офелии. — Но сэндвич в виде кошачьей головы и парочка «Поп тартс» — для начала совсем неплохо.

Офелия налила свежевыжатый апельсиновый сок в керамический кувшин. Фрэн не стала говорить ей, что отец иногда использует его как плевательницу.

— Можно задать тебе еще несколько вопросов? — спросила Офелия. — Ну, про летних людей?

— Не уверена, что смогу ответить, — сказала Фрэн. — Но давай, попробуй.

— Когда я только вошла туда, — продолжала Офелия, — то поначалу подумала, что там живет какой-то затворник. Ну знаешь, из тех, что все собирают и никогда ни с чем не расстаются. Я смотрела про них передачу по телевизору, иногда они собирают даже собственные какашки. И мертвых кошек. Это просто ужасно. Дальше все выглядело еще более странно. Но я ни разу не испугалась. Мне казалось, что там кто-то есть, но они были рады меня видеть.

— Им редко составляют компанию, — объяснила Фрэн.

— Понятно. А зачем они собирают все эти вещи? Откуда это все?

— Некоторые вещи — из каталогов. Иногда мне приходится идти на почту и забирать их заказы. Иногда они сами уезжают и что-нибудь привозят. А иной раз говорят мне, что им нужно, и я им это достаю. В основном это вещи от Армии спасения. Однажды они велели мне купить сто фунтов медных труб.

— Зачем? — спросила Офелия. — Что они со всем этим делают?

— Мастерят разные вещи, — ответила Фрэн. — Мама так их и называла — «мастера». Не знаю, зачем им все это. Они раздают вещи. Игрушки, например. Когда делаешь для них что-нибудь, они вроде как оказываются у тебя в долгу.

— Ты их когда-нибудь видела? — спросила Офелия.

— То и дело вижу, — сказала Фрэн. — Хотя… Не так уж часто, если честно. Последний раз видела, когда была намного меньше. Они стеснительные.

Офелия прямо-таки подпрыгивала на стуле.

— Ты о них заботишься? Это же замечательно! Они всегда здесь жили?

Фрэн помедлила.

— Я не знаю, откуда они взялись. Они не всегда здесь. Иногда они… где-то в другом месте. Мама их жалела. Она думала, что они не могут вернуться домой, что их откуда-то выгнали, ну… как чероки, например. Они живут намного дольше, чем другие люди, может, вообще вечно, не знаю. Мне кажется, там, откуда они пришли, время течет иначе. Иногда их нет годами. Но они всегда возвращаются. С летними людьми всегда так.

— И мы раньше то приезжали, то уезжали, — сказала Офелия. — Ты и обо мне так раньше думала. А теперь я все время живу здесь.

— Но ты-то можешь и уехать, — сказала Фрэн. Ей было все равно, как это прозвучало. — А я вот, например, не могу. Это часть уговора. Тот, кто о них заботится, должен оставаться здесь. Уехать нельзя. Они не позволят.

— Хочешь сказать, ты не сможешь уехать? Никогда?

— Да, — ответила Фрэн. — Никогда. Мама здесь застряла — до тех пор пока не родила меня. А потом, когда я подросла, я ее заменила. И она ушла.

— Куда она ушла?

— Это вопрос не ко мне, — сказала Фрэн. — Они дали маме палатку, которая складывается до размеров носового платка. Когда ставишь ее, с виду это обыкновенная палатка на двоих, но внутри все совсем иначе. Как в коттедже — две кровати с латунными каркасами, шкаф для одежды и белья, стол и застекленные окна. Когда смотришь в одно окно, видишь то, что на самом деле происходит снаружи, а когда смотришь в другое, всегда видишь те две яблони, которые растут перед домом, и мшистую тропинку между ними. Помнишь?

Офелия кивнула.

— Так вот, мама ставила эту палатку, когда у папаши случался запой, и мы с ней там отсиживались. А потом она переложила на меня заботу о летних людях, и однажды утром, после того как мы провели ночь в палатке, я проснулась и увидела, как она вылезает в окно. То самое, которого там быть не должно. Она пошла по тропинке и скрылась из виду. Может, надо было пойти за ней, но я осталась…