Конечно, Гильермо совсем не говорил по-русски, и в первые минуты я испытала нечто вроде языкового барьера, ибо до сих пор мне здесь не приходилось обсуждать на французском ничего серьезнее стоимости проезда в автобусе или качества колбасы. А Гильермо болтал без умолку, заваливая меня идиомами и непереводимыми оборотами с той самой минуты, как я появилась на бульваре.

Так или иначе, я вела себя отчужденно и враждебно. Это, должно быть, сильно удивляло Гильермо, ибо он был абсолютно уверен, что я нахожусь тут по собственной воле и, так сказать, с полным энтузиазмом. На деле же я была взвинчена до предела, проклинала Андре и свою собственную мягкотелость, не позволяющую позвонить матери, рассказать ей всю историю, а затем сесть в самолет до Москвы. О, как бы все упростилось, если бы между мною и Андре образовалась пропасть в две тысячи четыреста восемьдесят семь километров! Плюс километров двадцать-тридцать от аэропорта до Бибирева – спасительной гавани свихнувшейся девицы.

На бульваре было шумно и тесно, дорога забита машинами, тротуара не хватало на всех желающих, а еще велосипедисты, предпочитающие не лезть на скоростную магистраль, то и дело норовили врезаться в ни в чем не повинных людей. Я торчала здесь, как кость в горле, не замечая ни людей, ни велосипедистов, ни Гильермо, который вопреки всем надеждам явился как штык, подскочив ко мне, стоило только появиться на бульваре.

– Мадемуазель Даша́, – с ударением на последний слог обратился ко мне Гильермо, увлекая за собой в сторону, прочь от шумной улицы. – Это совершенно удивительный опыт, вы не пожалеете, уверен, это станет переживанием всей вашей жизни.

– Вовсе не убеждена, – буркнула я, совершенно шокированная как самим заявлением, так и тем, с какой уверенностью это было сказано, словно речь шла о посещении театра, а не о гнусном разврате. Гильермо добродушно улыбался, и его подвижное смуглое лицо излучало безопасность и доброжелательность. Я попыталась представить это лицо в момент, когда он приступит к воплощению в жизнь сего, м-м-м, незабываемого опыта. Неужели тут, в Париже, это является совершенно нормальным делом? Групповой секс? Нет уж, спасибо. И где, интересно, носит Андре? Надеюсь, он не собирается перезвонить и, как в глупом анекдоте, сообщить, чтобы мы начинали без него?

– Такая возможность, такая возможность! – восклицал Гильермо, вцепившись в мою ладонь. – Нас будут снимать на видео! Разве не здорово, будет профессиональная бригада! Я надеялся, конечно, но не знал наверняка. В последний момент все могло измениться. Кто-то мог отказаться.

– Например, я, – процедила я сквозь зубы, краснея от мысли, что Андре дал согласие – от моего имени в том числе – на что-то жуткое, да еще и под камерами профессиональной съемочной группы.

– Почему вы? – опешил Гильермо, даже приостановившись на мгновение. – Нет-нет, не огорчайте меня.

– Знаете что, вы уж извините, но если бы я захотела стать актрисой, то скорее уж послушалась бы маму, участвуя в различных передачах и кастингах. А быть актрисой в таком мероприятии – последнее, что пришло бы мне в голову. – Я старательно подбирала французские слова, пытаясь передать сарказм и возмущение, переполняющие меня.

О, да! Андре говорил, что ваша мать – великая актриса, русская Сара Бернар. Я не имел чести видеть ее работ…

– Учитывая ваши предпочтения в кинематографе, это неудивительно, – фыркнула я.

Между тем мы подошли к не слишком высокому зданию, занимающему весь угол квартала. Явный новодел. Зданию было не больше десяти лет, и его окна поблескивали зеркальным отсветом, характерным для стекол нового поколения.

У меня разнообразные вкусы, – возразил Гильермо. – Впрочем, я почти ничего не видел из русского кино. Разве что Андре заставил меня посмотреть какой-то длинный фильм вашего гениального Тараковского…

– Тарковского, – поправила его я.

– Да-да, Тарковского. Это было так странно, люди бесконечно ходили по каким-то помойкам. Впрочем, не могу не признать, что была в этом какая-то своеобразная атмосфера. Я не люблю смотреть фильмы с титрами, но голосового перевода на французский не было.

– Вы так давно знакомы с Андре? – спросила я, невольно оттягивая момент, когда мы зайдем в здание, казавшееся обычным пристанищем офисных «пиджаков» с их вечными мобильными телефонами в обеих руках.

– Мы учились вместе. То есть не совсем вместе – я не медик, знаете ли. Всегда боялся крови, никогда не мог понять, как можно взять и разрезать ножиком живого человека. Я заканчивал другой факультет, но того же университета.

– Совместная студенческая жизнь?

– Да-да, мы обедали в столовой, играли в теннис, даже на параплане катались. Андре боится высоты, это так смешно. Правда ведь, смешно, Даша́? Но он всегда лезет именно туда, где ему страшно. Ненавидит слабость.

– Не сомневаюсь, у вас было много совместных вечеринок. – Я произнесла это едко, как намек, злую, кусачую шутку, но наивный, как дитя, Гильермо только радостно заулыбался. Он не понимал, насколько больно мне было слушать об Андре, соприкасаться с его прошлым.

– Сколько ночей мы провели вместе, вы не представляете, Даша́! – улыбнулся он, открывая передо мной дверь. Меня бросило в жар, я просто отказывалась понимать подобное, мое сознание буксовало, как маленькая машинка в жидкой осенней грязи где-нибудь на трассе Пенза – Копейск. Колеса прокручивались, но машина не двигалась с места. Гильермо стоял и ждал, когда я последую за ним.

– А где Андре?

– Он подъедет, когда все будет готово. У нас еще много дел, – сказал он будничным тоном, словно речь шла о подготовке офисной вечеринки на Рождество.

– Я, пожалуй, тоже лучше подъеду, когда все будет готово. – И, развернувшись, я почти уже сделала шаг в обратную сторону, но Гильермо ловко ухватил меня за руку. Действительно, крепкая хватка – я едва не взвизгнула.

– Но ведь без вас это невозможно! – возмутился он так явно, что я едва не расхохоталась. Странно было слушать это, глядя на симпатичное, но совершенно чужое лицо мужчины, который воображает, что я последую за ним «готовиться». А Андре, видите ли, подъедет позже. И при этом в его глазах нет ни тени сомнений или хотя бы легкого неудобства. Он явно не ожидает от меня ни отказа, ни капризов. Интересно, за кого Андре меня принимает, если его друг ведет себя подобным образом? Его университетский друг.

– Значит, без меня невозможно? – поинтересовалась я, уже не сдерживая нервного смеха. – А почему, собственно? Попробуйте, может, получится?

– Андре очень хотел, чтобы вы были с нами, – нахмурился Гильермо. – Он сказал, что без вас и сам откажется. Я не понимаю, вы разве против? Почему? Я чем-то обидел вас?

– Обидел? – Я хохотала уже в голос. – Нет, Гильермо. Вы меня пока что ничем не обидели. Но ведь мы же еще и не начали? Так вы говорите, Андре откажется участвовать, если я не соглашусь?

– Ну, если уж говорить напрямую, – разозлился француз, – на вашу роль были и другие претендентки. Послушайте, Даша́, я не хочу сказать, что вам особенно повезло, но ведь в какой-то степени это так и есть. Конечно, то, что мы планируем, не совсем легально. Однако в данном конкретном случае…