– Идите сюда, – крикнул мне бородатый мужчина с большими наушниками на голове. – За мной.

– А где Андре? – крикнула я, но мужчина не обратил на мои слова никакого внимания, а может, и не услышал. Он быстро шел куда-то, и я семенила вслед за ним, пока не добралась до белого, украшенного светящейся диодной лентой подиума – небольшого, круглого и настолько глянцевого, что я отражалась в нем, как в зеркале.

– Взойдите на подиум, – скомандовал бородач, и я поняла, что это, наверное, режиссер. Все запуталось и стало окончательно непонятным. Я поднялась в центр круга и принялась выполнять команды, поворачиваясь то одним, то другим плечом, размахивая при этом серебристой лентой, которую сунули мне в руку. Неожиданно мои глаза выхватили сбоку еще один подиум – золотой, насыщенного цвета, сияющий желтыми огнями. Он стоял несколько поодаль, отчего я не сразу заметила его. Там, на этом подиуме, тоже стояла девушка, и на ней было такое же платье, как мое, только золотое. Получается, они хотят, чтобы нас было две. Однако девушка улыбалась так, словно явилась на вручение «Оскара». Такая подготовка, костюмы, столько людей, подиумы – и для чего все это? Пожалуй, впервые за весь вечер я вдруг почувствовала вопиющую нелогичность происходящего. Какая-то шутка, очередная злая каверза в духе Андре. Что-то было не так. Происходящее здесь точно не являлось съемками порно-шоу. Что же тогда? Зачем Андре убедил меня в этом?

Я заметила его еще до того, как он увидел меня. Он стоял рядом с Гильермо – оба в белоснежных комбинезонах с тонкими красными линиями, идущими от плеча вниз по рукаву и от подмышек до самых ног, обутых в белые сапоги на плоской подошве – легкие дутики со сложной шнуровкой, словно часть космического скафандра. Если бы в руках у обоих были шлемы, я бы точно решила, что они готовятся к полету. Но улетать они, похоже, не собирались. Пэппи подбежала и припудрила Гильермо.

– Андре! – крикнула я и замахала рукой. Он повернулся и улыбнулся победно – высокомерный сукин сын, он знал, что его шалость удалась. Тут до меня наконец дошло, насколько глупыми были все мои прежние мысли, и радостно улыбнулась, а он помахал в ответ.

– Птица! – Он подошел ко мне и вдруг, прямо у всех на глазах, притянул к себе и поцеловал, наплевав на то, что портит результат титанического труда Пэппи.

Его руки гладят мою обнаженную спину, он сжимает меня так, словно хочет сделать больно, губы, жадные, требовательные, разят наповал. Его язык у меня во рту, и он прикусывает мне верхнюю губу, наслаждаясь моим стоном.

– Значит, ты не убежала, птица.

– Ты просто мерзавец! – шепчу я, целуя его жесткие губы. Пэппи уже бежит к нам, сердито крича на Андре, а он отпускает меня так резко, что я чуть не падаю, и смеется.

– Успокойся, Милен, у нее теперь губы станут еще краснее.

– Дурак! – возмущается Пэппи-Милен, тотчас принимаясь реставрировать мое смущенное лицо и воспаленные губы. Мне же хочется смеяться и петь, а больше всего – целоваться с Андре и дальше – при всех этих людях.

– Ну что, готова к полету? – спрашивает он, когда Пэппи, недовольно ворча, наконец отходит, запретив Андре прикасаться ко мне даже пальцем. – Наша ракета – серебристая «Ламборгини». Мы сегодня нарушим кучу правил, ты «за»?

– Дорожного движения, да? – улыбаюсь я, не в силах подавить волну счастья, залившую меня, как цунами. Почему я вообще решила, что речь идет о сексе, тем более групповом? Гильермо? «Тебе понравится Гильермо», – сказал он, а я напридумывала себе черт знает что. Но нет, я точно знаю, что Андре сознательно убедил меня в придуманной им лжи.

– Надеюсь, не только, – промурлыкал Андре, надевая перчатки. Я заметила на его правой руке, на тыльной стороне ладони приклеенный пластырь. Порезался? Обжегся? – У меня есть на тебя планы, птица. Ты со мной? Сядешь в мою машину? Или предпочтешь Гильермо?

– Ты, случайно, не планируешь вылететь в пропасть? – усмехнулась я. – Потому что я очень близка к тому, чтобы тебя туда столкнуть.

– А если и да, что тогда? – удивился он и, коротко кивнув, отошел в сторону. И тут я увидела его – инопланетный корабль, который катили бережно, будто ценную реликвию, сразу несколько человек.

«Ламборгини» стояла, как серебристая каравелла, а он, Андре, определенно, являлся существом внеземной цивилизации. Я смотрела только на него, в то время как какие-то люди бесцеремонно переставляли меня, словно куклу, отдавая команды поворачиваться то так то этак. Камера наезжала и исчезала в конце парковочного блока, но я уже ни на что не обращала внимания. Я улыбалась и делала все, что мне велели, слушая громкую музыку, голоса, объявляющие в рупор о начале гонки, проводимой в рекламных целях между спорткарами «Ламборгини» и «Порше», и не возражала против пересъемки крупных планов – это я, которая всегда так бежала от камер. Вылететь в пропасть? Я уже летела туда, держа голову высоко поднятой, а плечи прямыми, стараясь скрыть от всех и в особенности от самой себя тот факт, что ради Андре готова буквально на все.

* * *

Мы гнали, как сумасшедшие, и оставалось только уповать на это серебристое чудо техники и умелость Андре, контролирующего наш полет.

– Ты убьешь меня к чертовой бабушке! – кричала я, хохоча, как сумасшедшая, совершенно забыв, что каждое наше слово записывается и транслируется на большой экран в том офисе, где меня переодели в серебряное платье.

– Держись, птица, – спокойно отвечал Андре и, словно чтобы напугать меня еще сильнее, отворачивался от трассы, прожигая мое раскрасневшееся лицо сосредоточенным взглядом.

– Смотри на дорогу, – вопила я, в ужасе цепляясь за ручку двери, но Андре не отрывал от меня взгляд, пока я не закрыла лицо ладонями в полной уверенности, что сейчас-то мы уж точно разобьемся. Между жизнью и смертью не остается времени на рассуждения о смысле бытия, и я, летя вперед, не думала в тот момент ни о чем.

Наша гонка началась на подземной парковке. Обычно в машине находятся только пилоты, но эта ночь была особенной, и сегодня вместе с ними взошли на борт две девушки. «Порше» против «Ламборгини», против ночного Парижа, против всех правил, друг против друга. Второй машиной управлял Гильермо. На старте, при въезде в парижский тоннель он махал нам рукой и газовал вхолостую, показывая, что сдаваться не собирается. А Андре не собирался давать ему ни единого шанса.

– Пристегнись, – сказал он, а затем обернулся и посмотрел прямо в камеру. Последний взгляд пилота. Вся акция была спланирована и оплачивалась автоконцернами и частными спонсорами.

– Ты что же, и вправду сейчас будешь гонщиком? Шумахером? – рассмеялась я. Андре оставался серьезным, кивнув без тени улыбки.

– Увидишь. А теперь я хочу попросить тебя об одолжении.

– Каком? – беспечно спросила я, прислушиваясь к реву моторов.

– Сними трусики, – бросил он обманчиво безразличным тоном.

– Что? Ты серьезно? – покраснела я. – Не мог попросить об этом раньше?

– Сними и дай мне, – сказал он жестче. – У тебя осталось всего несколько секунд.