Шуберта. Но до этого времени у меня вновь неожиданно образовались «каникулы» продолжительностью почти в месяц. Хотя подозреваю, что Шуберт станет на меня давить, чтоб репетиции начались раньше и понимаю, что мне придётся с ним «согласиться». Но сколько-то времени у меня в запасе есть, так что и «колёса» прикупить успею, и на аэродром сгоняю, разузнаю что там и к чему.

Само здание консульства расположено почти в центре Нью-Йорка, на девяносто первой западной улице, буквально в двух шагах от пятой авеню и выглядит намного скромнее, чем комплекс строений полпредства СССР во Франции. Четырёхэтажное здание из белого гранита, никакого помпезного «Почётного двора», а всего лишь массивная дубовая дверь под высоким полукруглым защитным козырьком и с электрическим звонком у входа. Над дверью бронзовая табличка с барельефом в виде серпа и молота и чуть ниже в полукруге надпись: «Союз Советских Социалистических Республик». Простенько и со вкусом. Но долго рассматривать «пейзаж» мне не позволяет усиливающийся дождь, да и в консульстве меня уже ожидает мой старый и добрый знакомый, Довгалевский Валериан Савельевич.

* * *

— Мишка! Ну ты и заматерел! Сколько же мы с тобой не виделись? Чуть больше года? Если мне память не изменяет, тебе ж недавно только шестнадцать исполнилось? А выглядишь на все восемнадцать, если не старше! Не мальчик уже, да… совсем не мальчик! Но каков красавчик! Наверное, уже и с барышнями лямуры вовсю крутишь? — Валериан Савельевич наконец-то выпускает меня из своих объятий и чуть отстраняется, удерживая за плечо и продолжая разглядывать с каким-то мне непонятным и почти детским радостным изумлением.

Но вот меня вид моего визави не радует. Куда подевался тот жизнерадостный и всегда франтовато одетый, «в меру упитанный мужчина в полном расцвете сил»? Вижу перед собой предельно уставшего, с глубокими морщинами у запавших глаз и обвисшей дряблой кожей лица, пожилого человека, давно махнувшего рукой на свой внешний вид. А ведь ему и пятидесяти нет. Что ж его так подкосило? Хотя, понятно «что». Во Франции был «первым парнем на деревне», но вдруг внезапная болезнь, тяжёлая операция, длительная реабилитация и вот он уже в США. Но в каком статусе?

Помимо посольства СССР в Вашингтоне, с полномочным послом и штатом дипломатических работников рангом помельче, в США есть ещё два советских Генеральных Консульства. Одно в Сан-Франциско и второе здесь, в Нью-Йорке. И роль третьего вице-консула в одном из консульств, это «не та вершина», к которой стоило стремиться в гонке по карьерной лестнице. Видимо мой растерянный и огорчённый вид слишком хорошо заметен и Довгалевский усмехнувшись спрашивает:

— Что, Миша? По-твоему, я тоже неважно выгляжу? — на секунду замешкиваюсь, но отвечаю честно.

— Да, Валериан Савельевич. Моя мама сказала бы, что Ваш вид — это не фонтан! Но Вы рано руки опустили, да и зря. У Вас такой большой опыт работы, что другим и не снился. Вы ещё вернёте и свой авторитет, и положение достойное Вас. Не отчаивайтесь! — говорю совершенно искренне, стараясь как можно деликатнее подбодрить моего старшего товарища, но натыкаюсь на его недоумённый взгляд и замолкаю.

— Миша? Ты что, считаешь, что я переживаю по поводу своего нынешнего положения? — Довгалевский неожиданно смешливо фыркает и начинает улыбаться. — Нет! Я благодарен моим товарищам, что хоть такую-то работу они мне предоставили. Ну какой из меня сейчас полпред? Еле выкарабкался с того света и почти на год выпал из рабочего процесса. Мне, по правде говоря, сейчас и обычным-то секретарём работать было бы сложно, не то что консулом, но товарищи уговорили. Тоже на мой опыт ссылаются…

— Тут другое, Миша. — Валериан Савельевич замолкает, его лицо мрачнеет и спустя долгую минуту молчания он нехотя произносит:

— Всё равно узнаешь. Меня Анечка оставила, просто отказалась со мной поехать в Нью-Йорк. — упс! Вот оно что… Я-то думал — карьера, а здесь дела семейные. Ну, тут уж дружок, ты сам накосячил! Практически в открытую сожительствовал со своей секретаршей. И вряд ли это прошло мимо глаз твоей супруги, если даже я, не слишком частый гость во французском полпредстве и то был наслышан о твоих амурных похождениях. Никто тебя в «медовую ловушку» силком не заталкивал, сам залез. И видимо глубоко там увяз, раз всё так закончилось.

Незадолго до моего прибытия в Париж, вначале дочь, а затем и жена полпреда выехали в Союз, не вынеся ехидных взглядов и перешёптываний за своими спинами. А уже при мне, «чаровница и обольстительница» Наталья, секретарша Довгалевского и соперница его законной супруги, оставшись «одна на хозяйстве» быстро вошла во вкус и вскоре прочно приобрела в посольстве статус «серого кардинала» и «ночной кукушки».

После своего приезда первое время даже принимал её за жену полпреда, но меня быстро просветили «ху из ху». Посольство — ещё тот гадюшник, настоящее ядовитое змеиное кубло, где ничего ни от кого скрыть и утаить невозможно. Оттого и старался держаться от него на расстоянии, посещая только по необходимости и посвящая в свои дела только Довгалевского и Розенберга. Да и то не полностью… от греха подальше.

Что тут можно посоветовать? Сам-то никогда не мог построить нормальных отношений со своими женщинами, что в прошлой жизни, что в этой. Что-то всё и всегда идёт у меня наперекосяк и советчик из меня «ещё тот». Но Довгалевский и не ждёт от меня советов. Он как-то непринуждённо встряхивает плечами, расправляет грудь и словно сбрасывает с себя десяток лет и давящий груз забот. Вновь вижу перед собой собранного и целеустремлённого мужчину с насмешливым выражением лица и цепким взглядом умных карих глаз. Радушно указав на стол с неизменными сушками на блюдце и стаканами крепко заваренного чая, ещё исходящего парком, предвкушающе потирает руки и предлагает:

— Ну что? Попьём чайку с сушками, как в старые добрые времена? Свежий заварил, лишь только охрана сообщила что ты прибыл в Консульство. Присаживайся к столу Миша и рассказывай, как ты жил и чем занимался всё это время. Но только во всех подробностях, без утайки и чтоб со смаком, как ты это умеешь. Устал я, Миша. Хочу хоть чуточку отдохнуть и расслабиться. Я же имею право, хоть с тобой немного развеяться и отвлечься от рутины? — смеюсь и отрицательно мотаю головой:

— Нее-е! Это Вы сначала введите меня в курс здешних дел. А то опасаюсь, если начну о себе байки травить, так мы тут и до утра засидимся!

Проговорили мы конечно не до утра, но разговор вышел долгим. Нам никто не мешал, Генеральный и трое других вице-консулов отсутствовали по своим делам, а нам они и не нужны были. Вначале мы вспоминали наши первые встречи и свои впечатления от них. Затем в подробностях рассказал о постановке в Париже своего мюзикла, попутно «настучал на немцев», нагло умыкнувших мой «Советский Марш» и беспардонно переписавших к нему текст.

Заодно пожаловался на наркомпрос Украины, даже не известивший меня о том, что мой мюзикл будет поставлен в Германии. Со смехом и едкими комментариями поведал о полемике «за вагнеровское наследие», непринуждённо похвастался своими «лётными корочками» и с восторгом красочно описал своё обучении воздушному пилотажу под присмотром Поля Рене.

Дважды нам приносили бутерброды и один раз полноценный обед, а сколько мы выпили чаю даже не могу предположить, такое впечатление, что налился им «по самую макушку». Валериан Савельевич ввёл меня в курс местных событий, немного рассказал о своей операции, лечении и последующей реабилитации, но больше всего о своей работе и предстоящей премьере мюзикла. С удивлением узнаю, что именно ему поручено «курировать» этот проект и на спектакль возлагают большие надежды «там», Довгалевский многозначительно указывает пальцем в потолок.

— Александр Антонович лично распорядился оказать тебе всю необходимую помощь и содействие. Возможно Трояновскому удастся пригласить на твою премьеру Президента Соединённых Штатов, так что мы надеемся, что нас ты не подведёшь. Нам необходимо именно сейчас максимально укрепить наше единство взглядов с американцами в деле создания общего фронта борьбы против итальянского фашизма и германского нацизма в Европе, и мы возлагаем большие надежды на твою оперу, вызвавшую такой большой политический резонанс в Старом Свете.

Хм… По поводу «укрепления единства взглядов» капиталистов и большевиков у меня есть большие сомнения и несколько язвительных замечаний уже готовы сорваться с языка. Как и по поводу расовой сегрегации в США, официальной политике проводимой администрацией Рузвельта. По моему мнению, это тоже разновидность нацизма во всей его неприглядной красе. Но благоразумно свои мысли не озвучиваю. Не ко времени они сейчас, да и толку-то от них? В конце нашего затянувшегося разговора интересуюсь адресом ближайшей гостиницы, где можно провести сегодняшнюю ночь.

— Миша? Насколько