поясняю: — скорее всего возвращаться придётся на каботажных судах, и кто знает через какие порты и каким путём. Возможно, что через Чили и западное побережье окажется быстрее, чем огибать эту «жопу мира» по восточному берегу.

— Как ты сказал? «Жопу мира»? — Толоконский замирает и прикрывает глаза, видимо пытаясь представить карту южной Америки и затем начинает хихикать. Ему вторит Довгалевский и наконец они оба откровенно ржут. — Мишка, стервец, а ведь точно подметил! — консул снимает трубку телефона и набирает номер: — Гусев? Пётр Давыдович, зайди ко мне, это срочно. Да, по нашему вопросу.

— У нас очень мало времени. Курьера нашли, человек надёжный и проверенный. Нужны твои инструкции. — затем кладёт трубку и насмешливо смотрит на меня: — Михаил, какие визы? Куда? В «Жопу мира»? Заграничный паспорт покажешь и этого будет достаточно, он у тебя не просрочен. Только в руки его не давай… а то подотрутся! — и снова ржут как кони. «Безвиз»? А что, разве так было? Нихренасе! Я и не знал.

Пипец! Товарищ «Гусев» оказался «из той же стаи пернатых», что и вся троица до него. Это что, поветрие такое? Интересно, а где тут другие нации в дипломаты принимают? Или это тяжкий удел только «богоизбранных»? Но специалистом Пётр Давыдович оказался отменным. За пятнадцать минут «явки-пароли-отзывы» вдолбил в мою голову так лихо, что растолкай меня посреди ночи и оттарабаню заученный текст даже не открывая глаз и не просыпаясь.

Остальное время я только изредка киваю «инструктору», мучительно борясь с сонливостью. Явно товарищ не только на НКИД работает, наверняка и в ИНО ОГПУ «подрабатывает», но это меня и успокаивает. Не станут так инструктировать «одноразовый передатчик», чтоб потом «слить и забыть». Два часа плотного инструктажа прошли не зря, но чуть было не уснул позорно.

А затем уже Толоконский пододвигает ко мне стопку фотографий и «на всякий случай» начинает знакомить с «фигурантами», плывущими на лайнере и представляющими интерес для «советских дипломатов», к которым в пути следования мне рекомендовано «ненавязчиво подобрать ключики и случайно познакомится». Ага, как же!

Интересно, каким это образом «скромный советский музыкант», которого неизвестно каким ветром занесло на этот фешенебельный и быстроходный лайнер сумеет втереться в доверие к этим прожжённым интриганам. Да меня даже на палубу первого класса не пустят, не говоря уж о более близком «случайном знакомстве» в ресторане, куда мне тем более нет хода.

И тут я выпадаю в осадок и вообще из «ознакомительного процесса». Нахрен мне все эти «финансовые тузы и промышленные короли», если на лайнере плывёт сама Марлен Дитрих! Держу в руках фото и пытаюсь вспомнить всё, что мне о ней известно «из моего прошлого». В общем-то, не так уж и много. О том, что у Вертинского и Дитрих был страстный роман мне известно хорошо. Александр Николаевич даже посвятил ей одну из своих песен.

О том, что Вертинский в середине января этого года отбыл из Германии на гастроли в Америку мне тоже известно из парижских белоэмигрантских газет. Но вот успели они уже встретиться или нет? В этом я не уверен. Возможно в этой реальности они вообще пройдут мимо друг друга? Хотя сомневаюсь, что такой «ювелир» упустит свой шанс и не попытается «огранить очередной алмаз».

— Миша, ты чего задумался? — Довгалевский забирает из моих рук фото и восхищённо восклицает: — О! Какая красотка! Но эта кинодива «не твоего поля ягодка», она и на пушечный выстрел тебя к себе не подпустит! Хотя да, такую куколку любой мужчина хочет… да не всякий получит. Так что забудь про неё. — Довгалевский с видимым удовольствием разглядывает фотографию Марлен. Вот же стручок старый, ничему его жизнь не учит! Хотя какой он старый? В самом соку, только запустил себя.

— Леонид Михайлович, — поднимаю на Толоконского задумчивый взгляд. — А Вы гляньте в списки пассажиров, там случайно Александр Николаевич Вертинский не отмечен?

— Кто? Вертинский? А при чём тут этот певец? — Толоконский удивлён моим вопросом, но быстро просматривает список пассажиров палубы первого класса, так как отдельной палубы «люкс» на лайнере нет, и вдруг изумлённо присвистывает:

— Есть! И его каюта рядом с каютой Дитрих! — консул в недоумении смотрит то на меня, то на свой список пассажиров.

— Рупь за сто, что у них смежная ванная комната, чтоб не бегать голышом по коридору! — облегчённо выдыхаю и ухмыляясь поясняю свою мысль: — Я в такой каюте на «Иль де Франс» плыл. У меня с Маркусом тоже были каюты с общей ванной. Это специальные каюты для семейных пассажиров, или для любовников не афиширующих своих связей.

Поняв, что пояснение вышло какое-то двусмысленное, торопливо поправляюсь: — Я в том смысле, что мы с Маркусом просто близкие друзья! — багровею от сдавленных мужских смешков. — В общем, Вы меня поняли! — в ответ слышу громовой хохот из четырёх мужских глоток. Гады! Решительно отодвигаю в сторону «колоду карт с краплёными тузами и королями»:

— Значит так, товарищи. Мою легенду необходимо немного изменить. Больше нет никакого скромного музыканта, которого неизвестно с какого перепуга понесло в непонятное путешествие в дальние ебе… дали. Есть молодой и амбициозный композитор, совершающий рекламное турне в обществе роковой и сексуальной красотки с целью популяризации своего нашумевшего в Европе мюзикла. Я с трудом уговорил Генерального Консула на это незапланированное путешествие и неохотно, но такое разрешение получил. Эта легенда устроит всех, в том числе и моего антрепренёра, даже если немного задержусь в пути.

— В том случае, если мне удастся близко познакомится и завязать дружеские отношения с Марлен, то как её познакомить с нужными Вам людьми я придумаю. А уж подбор «кандидатов на знакомство» полностью ложится на Вас. Считаю, что одна Дитрих стоит всей этой «колоды». — пренебрежительно киваю на стопку фотографий. — Вокруг Марлен вьётся туча всякой мошкары из подобных «тузов и королей». Бери сачок и только успевай отлавливать! Возражения по существу имеются? — ответом служит ошеломлённое молчание.

— Раз у Вас нет принципиальных возражений, то пока готовьте свои «пакеты», а я немедленно отправляюсь в «Плазу». Вся моя «парадная» одежда находится у театрального агента и мне необходимо тщательно подобрать свой гардероб в поездку. Всё-таки придётся очаровывать не абы кого, а саму Марлен, «которую хочет любой мужчина». — ехидно подмигиваю Валериану Савельевичу и забираю свой паспорт у Толоконского. — До скорой встречи, товарищи!

* * *

После ухода Лапина в кабинете на пару минут повисает тишина, затем Довгалевский по-стариковски кряхтя поднимается со стула и разминая шею подходит к окну. Проводив взглядом садящегося в такси Михаила, поворачивается к Толоконскому:

— Я же говорил, этот парень нам подойдёт. Знаю его ещё по Франции. Очень толковый молодой человек. Цепкий ум, быстрое принятие правильных решений. Он нам здорово помог во время Берлинского кризиса. Мы вовремя успели предупредить немецких товарищей о готовящейся провокации. Это многим помогло сохранить жизни.

— А при чём тут Вертинский?

— Так они друзья. Миша даже несколько песен для него написал.

— Вы заметили? Лапин ни словом не обмолвился о деньгах, даже аванс не взял. Он что, настолько обеспечен материально, или просто беспечен? — риторический вопрос Гусева обращён ко всем присутствующим, но вновь отзывается Довгалевский.

— У Миши свои источники финансирования. Он и сам неплохо зарабатывает, да и в друзьях у него ходят «денежные мешки». Насколько мне известно, один из них швейцарский финансист и биржевый брокер, второй — владелец престижных отелей в Швейцарии и Германии. За мюзикл во Франции меценаты подарили Лапину новенький «Бентли». Так что для него не проблема приобрести билет на лайнер за свой счёт. Вы же сами слышали на каком корабле и в какой каюте он прибыл из Европы.

— «Бентли»? Валериан Савельевич, а Вы уверены, что Лапин сам по себе и ни на кого не работает? — под требовательным взглядом Генерального консула Довгалевский вытирает внезапно вспотевший лоб носовым платком. — Я уже ни в чём не уверен. При первой нашей встрече у меня возникло предположение, что Лапин как-то связан с ОГПУ. Во всяком случае при нашем знакомстве он передал привет от моего бывшего приятеля, знакомого ещё по Киевскому ЧК. Но сам Лапин свою причастность к этой организации всячески отрицал, как мне показалось, даже как-то подчёркнуто нарочито.

— Мне об этом ничего не известно, меня бы поставили в известность, если бы Лапин имел с нами хоть какую-то связь. Не думаю, что товарищи из ИНО ОГПУ стали бы скрывать от меня эту информацию без веских на то оснований! — Гусев вынимает носовой