рассмотрела я всю до песчинки

То лупою, то в микроскоп:

до каждой пылинки, росинки, личинки.

…Мне также помог телескоп.

Себя я до Хиггса бозона ударно

кромсала. Молчу о других

частицах невидимых элементарных:

стабильных и куче иных.

Но нет же, Нарциссом я вовсе не стала.

Нарциссихой? Тоже не путь.

Свою наблюдательность я развивала,

постичь чтобы самую суть.

Пусть трещинки на восхитительном теле

Впечатались в память мою,

я вдруг заскучала… Дожди зашумели.

Как вовремя! Их рассмотрю.

Дожди гармонируют с познанным телом

(у всех в багаже есть грешки).

Вот только сегодня совсем оголтело

клепает дождь в лужах стежки.

Содеянный кипеж мне тело улучшит,

Я воздухом стала сейчас.

Я — запах сирени, который удушит

всех тех, кто не верит в рассказ.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Автомобиль сигналит. Слышатся звуки рэпа,

как из консервной банки, в которой взбесилась рыба.

Сверху простое небо из голубого крепа

и облака, как горы, или, верней, как глыбы.

Улица, выпрямляясь, между домами тонет,

сбрасывает осадок, скапливает целебность,

плещется, как в бокале, в выстраданном бетоне.

Улица — это нежность, внутренняя потребность

выйти, пройти по кромке, встать, просочиться мимо,

сесть на скамейку с книгой, сблизиться с тротуаром.

Я не пойму причины, это необъяснимо,

планы осмыслить город кончились бы провалом.

Стало быть, наблюдаю, мыслей отбросив сетку,

сбросив соображений драное полотно,

как, домофоном пикнув, входит моя соседка,

как через три минуты вспыхивает окно.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Автомобили ездят, людям гулять мешают.

Хуже всего, что громко гадостный рэп включают.

Рада бы слушать Баха, Листа или Вивальди,

Верди, вот только с рэпом вы от меня отстаньте.

Моцарт, Стравинский, Шуберт, Шуман, Шопен, Чайковский —

этих готова слушать даже сейчас чертовски.

Катят автомобили, не разбирая шляхов.

Прямо по тротуару с шумным крутым размахом.

Улица вьётся змейкой, много домов вдоль змейки.

Если бежать быстрее, можно найти лазейки.

Стала совсем родною улица под домами.

Станут дома моими с внутренними дворами.

Я пригнала к подъезду. Мне помогла лазейка.

Рекомендует с книгой сблизиться мне скамейка.

Я открываю книгу. Глаз мой-алмаз — серёдка!

Тут побывала рыба, если точней — селёдка.

Планы осмыслить город стали сплошным провалом:

чтоб завернуть селедку, я б обошлась журналом.

Вот подошла соседка. Этой известна тайна:

рыба скакала в доме — книга и стала крайней.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Приближается снег —

неугодный, бесспорный и резкий,

красота — это смех;

что сказал бы о нём Достоевский?

Небосвод голубой

растворился в сугробах, а значит,

посмеемся с тобой;

посмеемся, а после поплачем,

а потом помолчим,

наблюдая симптомы болезни,

космос неизлечим —

снегопады от боли облезли,

оттого что во сне

я несу тебе нежность кротовью,

и пораненный снег

заливаю, как йодом, любовью.

Потому что зима,

потому что не выдали лета,

потому что сама

в этот каменный панцирь одета.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Достоевский сказал…

Впрочем, он бы сказал и другое.

Он бы всем написал,

что событие «снег» — рядовое,

что не только весь мир,

но себя не спасёт снег весною,

посему дезертир,

и не станет для неба мечтою.

Небосвод голубой

морем красок ещё помаячит,

посмеёмся с тобой;

посмеёмся — а значит, поплачем

над судьбою снегов,

разболевшихся, кожей облезших.

Год пройдёт без стихов —

мы увидим их снова воскресших.

Между зимами всем

обязательно выдадут лето.

В нём гулять без проблем

можно голым, но можно одетым.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Погода ни на что не повлияла —

не рухнул дом, не смыло тополя;

верблюжий дождь похож на одеяло,

которым укрывается земля.

Недалеко от облачного слепка,

под солнцем, над заводами, внизу,

ворона, мимолетная прищепка,

промокший воздух держит на весу.

Водой богато место у карниза,

но быстро уменьшается моток —

двугорбый ливень, шелковый и сизый,

уже пройдёт в игольный водосток.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Верблюды дождь в пустыне обожают:

бредут в песках. Мелькают миражи.

Двугорбые прекрасно понимают,

что у дождей различны типажи.

Пескам пустынь не привыкать к засушьям.

Верблюд, однако, дождь не всякий чтит,

а тот, что заслужил побыть верблюжьим —

лишь он в двугорбом счастье пробудит.

Иные виды ливней и осадков

не трогают верблюдов ни на грош.

Животные горды и для порядка

лишь сплюнут, но не начудят дебош.

Какой же дождь является верблюжьим?

Не тот, что в слякоть превратит песок.

А тот, что воздух, как холодным душем,

промокшим сделает, лупя наискосок.

Такой, который мягким одеялом

двугорбого укроет с головой,

который цветом сизый, а не алый,

наощупь — шёлк, разбавленный водой.

И чтобы выйти, наконец, в верблюжьи

двугорбым ливнем дождь обязан стать.

…Дом при такой погоде был контужен,

а тополя пришлось потом срубать.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Ощутив себя в ячейке

временного промежутка,

я сидела на скамейке

и ждала свою маршрутку.

Словно брошенные стразы

окна ерзали огнями —

я обдумывала фразы,

что звучали между нами.

Городская суматоха

вобрала меня всецело,

мне сначала было плохо,

но потом похорошело.

Мне и вправду стало легче

возле зарослей левкоя,

потому что время лечит,

даже краткое такое.

Вскоре выкатился глобус,

над водой большого пруда,

а потом пришел автобус

и увез меня оттуда.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Я сидела и болтала

не ногами, а устами.

Я с собою обсуждала

и делилася мечтами.

На скамейке восседая,

Я обдумывала фразы:

вот нужна тут запятая,

тут не клеится, зараза.

Я обдумывала фразы,

чтоб саму себя уверить,

в том, что окна — это стразы,

и самой себе поверить.

Каждый чих могу прославить:

хорошо мне или плохо.

Может душу продырявить

городская суматоха.

Вдруг внезапно понимаю:

не с собой веду беседу,

а что с окнами болтаю,

как с подругой иль с соседом.

Мне сначала поплохело,

а потом похорошело.

Время в молодости лечит

(стариков оно калечит).

Должен быть счастливым глобус:

наконец пришёл автобус.

Год прошёл, как сон пустой —

я автобус жду другой.

Я жила себе, жила,

а потом я умерла.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Времени бег несносен,

выйдешь из дома ночью —

хлынула горлом осень

из тишины сорочьей.

Ауди у газона

воет как та белуга,

люди внутри салона

слушают Мишу Круга.

А ведь недавно, часом

ранее псом юлило

лето, свиное мясо

на шампурах дымило,

хлопал заряд в салюте,

и пузыри пивные.

Кажется мне, что люди —

это огни ночные,

часть одного проекта,

знак одного недуга —

вымрут однажды те, кто

слушают Мишу Круга.

Явится утро ранне-

желтое листовое.

Годы