предмет аксессуара —

спала с ворота, и вот,

по неспешным тротуарам

путешествует народ.

Он идёт на автомате,

через площадь, напрямик,

но сегодня на закате

ночь поднимет воротник.

Шарф надену потеплее,

выйду, встроюсь в эпизод,

прогуляюсь по аллее,

я ведь тоже пешеход.

Есть погода, есть надежда,

есть фонарик на крыле,

лишь осенняя одежда

тянет тяжестью к земле.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Ночь — предмет аксессуара.

Вечер, утро, даже день.

Для прогулок и пиара

всё иное — дребедень.

В путешествиях нет смысла

на юга и на моря.

Тротуар — вот тут зависла

я, сама себя дуря.

Сколько мелких эпизодов

в путешествиях подчас

приключается с народом,

что хоть год кричи «Атас!»

В самый мелкий и забавный

втиснусь, встроюсь эпизод.

Ночь тогда со мной на равных

воротник поднять рискнёт.

Я увижу — нет надежды.

Сердце бьётся — просто жуть.

Шарф — тяжелая одежда:

Хочется в земле уснуть.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Берега рыжебокой Пахры

очертили неровности суши —

бесконечны речные миры,

неизменны рыбацкие души.

Под водой колыхаться луне,

зеленеть над водой хлорофиллу —

рыба, рыба, рождайся во мне,

я себя на крючок наживила.

Эта речь холодна и тиха,

уготована прозе, но снова

богомольная самка стиха

пожирает партнёра по слову.

Лейся, песня, до устья реки,

дотянись до глубин океана,

до коралловых чудищ морских,

до магнитного меридиана.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Мелкий царь неизвестной реки

(и не царь даже, просто царёк)

добивался девичьей руки.

Не был нужен такой муженёк.

Ожидая морского царя,

я царька от себя отмела,

но потом оказалось, что зря:

мне судьба и царя не дала.

Я теперь на речном берегу

одиноко толкусь при луне.

И зудит в воспалённом мозгу:

«Рыба, рыба, рождайся во мне».

Но в царьке зуд ко мне поутих:

не желает водиться со мной.

Мне кого-то из чудищ морских

предстоит оказаться женой.

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Ореолом своим звенит,

источается светом лап —

это солнце ползет в зенит,

неуклюжее, словно краб.

Тонок каждый его сустав,

металлический панцирь бел —

мы ведь тоже войдем в состав

каталога небесных тел.

Оставляя дымящий шлейф,

как бессмысленный атрибут,

унесемся, преодолев

силу трения о судьбу.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Я не знала о том, что есть

у небесных тел каталог.

Так и села, прослышав весть,

но мой мозг получил толчок.

Я на солнечный диск гляжу,

и меня осеняет вдруг.

Это «вдруг», я вам доложу,

Скрасит даме любой досуг.

Значит, вот почему звенит

и ссыхается цветом лап

это солнце, ползя в зенит,

неуклюжее, словно краб.

Металлический панцирь свой,

каждый свой лучевой сустав

хочет солнце кривой тропой

в каталожный включить состав.

Почему же тропой кривой?

В каталоге же есть статья.

…Не о мёртвом речь — о живой,

ведь светило дневнóe — я!

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Как неуместен, слеп и зыбок

несется снег по пустырю —

я с высоты своих ошибок

на поле белое смотрю.

Сейчас, как в северном Китае,

дождям бы слиться в хоровод,

но снег идет, идет, не тает,

не тает, тает, но идет.

В кругу такого водевиля,

в сезон инфекций и простуд,

тебя как бабочку пришпилят,

и выбор сделать не дадут;

и будешь дергаться, беспечно,

свое ругая острие —

жизнь коротка, а значит вечна,

и нет прекраснее ее.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Вот то ли дело как в Китае —

там дождь не то, что снег у нас.

Наш снег то тает, то не тает —

у них же пляшет дождь сейчас.

Дожди в Китае хороводят —

любого это вдохновит.

У нас же водевиль устроят

снега — глядеть на них стошнит.

У нас снег слеп и неуместен.

В Китае грациозен дождь,

изящен, лёгок и прелестен,

под ним вкус к жизни обретёшь.

Наш снег природе не сдаётся:

то тает, то не тает он.

Дождям в Китае удаётся

не лезть природе на рожон.

Наш снег — инфекция с простудой.

Китайский дождь — здоровья воз.

Дожди в Китае — это чудо.

Снега у нас — сплошной курьёз.

Какой же вывод безупречный

Из этих фраз фонтаном бьёт?

Жизнь коротка, а значит вечна,

(а бабочка за день помрёт).

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

По мягким полозьям вельвета

плывет, озаряя углы

невеста, продетая светом

в любовное ушко иглы.

Отец поцелует сердечно

в дизайнерский локон виска

и в море отпустит навечно.

Посмотрит с улыбкою, как

минуя нарядные лица,

плывет к ней ее водолаз,

с цветком в белоснежной петлице

с блестящими кошками глаз.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Худющая дева, как швабра,

(аж светится вся изнутри)

в фату белоснежную храбро

оделась, дождалась зари.

И после душевного шторма

любимого видит понты:

на нём водолазная форма,

а что же в руках? Не цветы.

В руках у него облаченье —

Второй водолазный костюм.

Какое тут скрыто значенье?

Здесь свежий мейнстрим или глум?

На то ли, что вместе в пучину

Грядёт погруженье, намёк?

Иль, что под простою личиной

Крутая натура, кивок?

Смущённый папашка коснётся

губами дочуриных щёк.

На занятость тут же сошлётся:

мол, я отлучусь на часок.

Отправится следом в изгнанье,

жених (вот невесте тоска!),

оставив без тени вниманья

дизайнерский локон виска.

Куда же вы, как на молебны,

фанатики водных широт?

На дайвинг иль вызов служебный

(цейтнот водолазных работ)?

Оставим читателю место

Полёты фантазий явить.

Ответ уже знает невеста,

И ей ли об этом тужить!

ГАННА ШЕВЧЕНКО

*

Очнулись фрагменты декора:

рябина, береза, сосна.

Еще не случилось, но скоро

на головы рухнет весна.

Продумано все — корнеплоды

и каждый мечтательный лист —

деревья для теплой погоды

готовит верховный стилист.

Я тоже в вопросах фасона

ему доверяю вполне,

и стану красивой персоной

с зеленым листом наравне.

И пусть он, очки поправляя,

заметит на фоне рябом,

как я по проспектам гуляю,

то в розовом, то в голубом.

ВЛАДИМИР БУЕВ

*

Намеки люблю, экивоки.

Двусмысленность тоже в чести.

То в розовом вклинюсь в потоки,

То вдруг в голубом. Но чисты,

чисты мои мысли и думы.

Я вся в предвкушеньи весны:

вся в образах (это без глума)

рябины, берёзы, сосны.

Верховный стилист пусть считает,

что розовый — это грешно,

и что голубой принижает;

зелёный, мол, только не дно.

В подручных весна у Стилиста.

И мне намекает она,

что я в балахоне из листьев

зелёных была бы модна.

Упорная