— Это они говорят?

— Верите ли, Крестьян Иванович? Немка, подлая, гадкая,бесстыдная немка, Каролина Ивановна, если известно вам …

— Я, признаюсь, с моей стороны…

— Понимаю вас, Крестьян Иванович, понимаю и с своей стороныэто чувствую…

— Скажите мне, пожалуйста, где вы живете теперь?

— Где я живу теперь, Крестьян Иванович?

— Да… я хочу… вы прежде, кажется, жили…

— Жил, Крестьян Иванович, жил, жил и прежде. Как же не жить!— отвечал господин Голядкин, сопровождая слова свои маленьким смехом и немногосмутив ответом своим Крестьяна Ивановича.

— Нет, вы не так это приняли; я хотел с своей стороны…

— Я тоже хотел, Крестьян Иванович, с своей стороны, я тожехотел, — смеясь, продолжал господин Голядкин. — Однако ж я, Крестьян Иванович,у вас засиделся совсем. Вы, надеюсь, позволите мне теперь… пожелать вам доброгоутра…

— Гм…

— Да, Крестьян Иванович, я вас понимаю; я вас теперь вполнепонимаю, — сказал наш герой, немного рисуясь перед Крестьяном Ивановичем. —Итак, позвольте вам пожелать доброго утра…

Тут герой наш шаркнул ножкой и вышел из комнаты, оставив вкрайнем изумлении Крестьяна Ивановича. Сходя с докторской лестницы, он улыбалсяи радостно потирал себе руки. На крыльце, дохнув свежим воздухом и почувствовавсебя на свободе, он даже действительно готов был признать себя счастливейшимсмертным и потом прямо отправиться в департамент, — как вдруг у подъездазагремела карета; он взглянул и все вспомнил. Петрушка отворял уже дверцы.Какое-то странное и крайне неприятное ощущение охватило всего господинаГолядкина. Он как будто бы покраснел на мгновение. Что-то кольнуло его. Он ужестал было заносить свою ногу на подножку кареты, как вдруг обернулся ипосмотрел на окна Крестьяна Ивановича. Так и есть! Крестьян Иванович стоял уокна, поглаживал правой рукой свои бакенбарды и довольно любопытно смотрел нагероя нашего.

«Этот доктор глуп, — подумал господин Голядкин, забиваясь вкарету, — крайне глуп. Он, может быть, и хорошо своих больных лечит, авсе-таки… глуп, как бревно». Господин Голядкин уселся, Петрушка крикнул:«Пошел!» — и карета покатилась опять на Невский проспект.

Все это утро прошло в страшных хлопотах у господинаГолядкина. Попав на Невский проспект, герой наш приказал остановиться уГостиного двора. Выпрыгнув из своего экипажа, побежал он под аркаду, всопровождении Петрушки, и пошел прямо в лавку серебряных и золотых изделий.Заметно было уже по одному виду господина Голядкина, что у него хлопот полонрот и дела страшная куча. Сторговав полный обеденный и чайный сервиз с лишкомна тысячу пятьсот рублей ассигнациями и выторговав себе в эту сумму затейливойформы сигарочницу и полный серебряный прибор для бритья бороды, приценившись,наконец, еще к кое-каким в своем роде полезным и приятным вещицам, господинГолядкин кончил тем, что обещал завтра же зайти непременно или даже сегодняприслать за сторгованным, взял нумер лавки и, выслушав внимательно купца,хлопотавшего о задаточке, обещал в свое время и задаточек. После чего онпоспешно распростился с недоумевающим купцом и пошел вдоль по линии,преследуемый целой стаей сидельцев, поминутно оглядываясь назад на Петрушку итщательно отыскивая какую-нибудь новую лавку. Мимоходом забежал он в меняльнуюлавочку и разменял всю свою крупную бумагу на мелкую, и хотя потерял напромене, но зато все-таки разменял, и бумажник его значительно потолстел, что,повидимому, доставило ему крайнее удовольствие. Наконец, остановился он вмагазине разных дамских материй. Наторговав опять на знатную сумму, господинГолядкин и здесь обещал купцу зайти непременно, взял нумер лавки и, на вопрос озадаточке, опять повторил, что будет в свое время и задаточек. Потом посетил иеще несколько лавок; во всех торговал, приценялся к разным вещицам, спорилдолго с купцами, уходил из лавки и раза по три возвращался, — одним словом,оказывал необыкновенную деятельность. Из Гостиного двора герой наш отправился водин известный мебельный магазин, где сторговал мебели на шесть комнат,полюбовался одним модным и весьма затейливым дамским туалетом в последнем вкусеи, уверив купца, что пришлет за всем непременно, вышел из магазина, по своемуобычаю, с обещанием задаточка, потом заехал еще кое-куда и поторговал кое-что.Одним словом, не было, повидимому, конца его хлопотам. Наконец все это,кажется, сильно стало надоедать самому господину Голядкину. Даже, и бог знаетпо какому случаю, стали его терзать ни того ни с сего угрызения совести. Ни зачто бы не согласился он теперь встретиться, например, с Андреем Филипповичемили хоть с Крестьяном Ивановичем. Наконец, городские часы пробили трипополудни. Когда господин Голядкин сел окончательно в карету, из всехприобретений, сделанных им в это утро, оказалась в действительности лишь однапара перчаток и стклянка духов в полтора рубля ассигнациями. Так как длягосподина Голядкина было еще довольно рано, то он и приказал своему кучеруостановиться возле одного известного ресторана на Невском проспекте, о которомдоселе он знал лишь понаслышке, вышел из кареты и побежал закусить, отдохнуть ивыждать известное время.

Закусив так, как закусывает человек, у которого вперспективе богатый званый обед, то есть перехватив кое-что, чтобы, какговорится, червячка заморить, и выпив одну рюмочку водки, господин Голядкинуселся в креслах и, скромно осмотревшись кругом, мирно пристроился к однойтощей национальной газетке. Прочтя строчки две, он встал, посмотрелся взеркало, оправился и огладился; потом подошел к окну и поглядел, тут ли егокарета… потом опять сел на место и взял газету. Заметно было, что герой наш былв крайнем волнении. Взглянув на часы и видя, что еще только четвертьчетвертого, следовательно, еще остается порядочно ждать, а вместе с тем ирассудив, что так сидеть неприлично, господин Голядкин приказал подать себешоколаду, к которому, впрочем, в настоящее время большой охоты не чувствовал.Выпив шоколад и заметив, что время немного подвинулось, вышел он расплатиться.Вдруг кто-то ударил его по плечу.

Он обернулся и увидел пред собою своихсослуживцев-товарищей, тех самых, с которыми встретился утром на Литейной, — ребятеще весьма молодых и по летам и по чину. Герой наш был с ними ни то ни се, ни вдружбе, ни в открытой вражде. Разумеется, соблюдалось приличие с обеих сторон;дальнейшего же сближения не было, да и быть не могло. Встреча в настоящее времябыла крайне неприятна господину Голядкину. Он немного поморщился и на минутусмешался.

— Яков Петрович, Яков Петрович! — защебетали обарегистратора, — вы здесь? по какому…

— А! это вы, господа! — перебил поспешно господин Голядкин,немного сконфузясь и скандализируясь изумлением чиновников и вместе с темкороткостию их обращения, но, впрочем, делая развязного и молодца поневоле.

— Дезертировали, господа, хе-хе-хе!.. — Тут даже, чтоб неуронить себя и снизойти до канцелярского юношества, с которым всегда был вдолжных границах, он попробовал было потрепать одного юношу по плечу; нопопулярность в этом случае не удалась господину Голядкину, и, вместоприлично-короткого жеста, вышло что-то совершенно другое.