свирепее коего не будет на земле Русской. Вместо бояр со скотской их алчностью да злобою новые люди будут, что вверят мне всех себя. Лишь так не дадим Русь разорвать врагам.

– Мы с вами, государь, – твёрдо произнёс Алексей.

– Вас мало, – царь мотнул головой, медленно перемещаясь тяжёлым взглядом с отца на сына.

– Будет больше, – всё тем же непоколебимо уверенным голосом добавил Алексей. – Мы, безродные, лишь вашей милостью и щедротами государевыми и спасаемся. Не только кровопийцы эти именитые по земле Русской ходят, но честные христиане, что чтят и поминают вас, государь, в утренней и вечерней молитвах. Вы наш государь, наше спасение и оплот наш.

– Вырвать бы язык твой, коли лжёшь, – прорычал царь, но губы его озарила краткая улыбка.

– Ваша щедрость погубит вас, государь, – Алексей точно не слышал угроз царя. – Погубит вас, а нет нам спасения, нет и не будет надежды всей земле Русской без вас, государь. Избалованы бояре, вон что учинили со страной! Плехи чёртовы, сидят в имениях своих, да будто бы на службе, скоты. Доброе сердце ваше, государь, но чем отплатили бояре? Добром ли?

– К чему ты ведёшь, Алёша? – хмуро спросил царь.

Жилы на руках его напряглись, едва Басманов стал поносить бояр.

– Да к тому, что пожалованы были им имения, цветущие луга да поля, да земля плодородная, что палку воткни – и та зацветёт.

– Желаешь земель новых? – усмехнулся, точно оскалился государь, покручивая перстень на указательном пальце.

Лицо Иоанна порой искажалось, и один глаз щурился сильнее, чем другой, отчего взгляд казался страшнее.

– Не за себя прошу, – положа руку на сердце, клятвенно произнёс Басманов, – а за тех, кто придёт к тебе безродным оборванцем на службу. Знаю я людей, в чьих сердцах и душах и Бог есть, и ко служению вам, государь-батюшка, готовы, что хоть завтра на смерть во имя ваше бросятся без оглядки. Пока они верны вам, пущай имения их и будут за ними.

– За что ценю тебя, Лёшка, так за дерзость твою, – государь кивнул пару раз. – Ежели не лжёшь ты, веди ко мне этих людей. Лишь Бог ведает, как сердце моё, израненное изменами, жаждет видеть их. Будут наградой им земли и поля.

– Да уж, велика награда, ничего не скажешь, – произнёс Фёдор, глубоко вздыхая, блуждая праздным взглядом по расписным узорам палаты. – Велика, куда деваться!

И царь, и отец Фёдора с удивлением обернулись на юношу, который всё это время сидел безмолвно. Едва Алексей набрал воздуха, явно чтобы пресечь дерзость сына, государь резким жестом велел воеводе молчать.

– Вижу, Федька твой и в самом деле смел не по годам, – произнёс Иоанн, немного меняя своё положение на троне. – Оттого хочется же послушать, что же на уме у него.

Фёдор вскинул бровь, точно дивился уделённому вниманию от государя. Он обернулся к царю, встретившись с ним взглядом. Ясно-голубые глаза были полны лёгкости, но вместе с тем во взгляде, в изгибе чёрных бровей отчётливо читалась горделивость и дерзость. Иоанн глядел в эти глаза с еле заметной усмешкой, про себя пытаясь понять, ведает ли юноша, с кем сейчас говорит.

– Велика награда, государь, – повторил Фёдор, не опуская глаз, притом слова произнёс чуть медленнее и мелодичнее.

Государь улыбнулся краем губ. Казалось, сам воздух замер, лишь эхо разносилось по залу. Наконец царь плавно взмахнул рукой – перстни на его пальцах блеснули в свете факелов.

– Будь моя воля, – с коротким поклоном продолжил Фёдор, – оставил бы бояр в покое с хлебом их, пусть себе возделывают земли. Неужто не отдадут они хлеб, что вырастили на земле нашей? Так пусть попробуют не отдать, в самом деле, – усмехнулся Фёдор, улыбаясь мимолётной мысли.

Юноша выжидал, чтобы государь мог молвить своё слово, но тот, очевидно, предпочёл сейчас слушать, нежели изъявлять волю свою.

– Мороки больше с ними, – со снисходительным пренебрежением, и уголок губ слегка дрогнул. – Да и к чему нам земли эти? Куда ценнее угодья есть.

– И какие же? – спросил государь, подпирая рукой голову.

Его лицо сохраняло следы весёлого интереса, порождённого насмешкой, но вместе с тем государь в самом деле внимал речи своего юного советника.

– Вдоль рек, – голос Фёдора будто бы изменился, скинув с себя насмешку и тщеславие. Голос стал холодным и решительным. Взгляд продолжал наблюдать за государем, будто бы касался ногой тёмной толщи льда, проверяя прочность. –  Будет много лучше, – продолжил Фёдор, чуть приподняв руки, разведя их в стороны, – ежели послов иноземных да торговцев будут встречать слуги верные, нежели вороватые черти боярские. Зачем боярам с иноземцами якшаться, как не ради измены? Мы сами встретим дорогих гостей и сами проводим их до портов речных.

Иоанн несколько раз провёл своей рукой по бороде, перебирая пальцами жёсткие пряди цвета тёмной меди.

– Что же ты молчишь, Алёша? – спросил Иоанн, переведя свой взгляд на старшего Басманова.

– Так что ж тут скажешь? – произнёс Алексей. Хоть воевода и пребывал в замешательстве, потерянным его нельзя было назвать. Суровый взгляд был прикован к сыну всё время, пока тот произносил свою речь с неподобающей непосредственностью.

– Неужто нечего? – спросил царь, вкрадчиво улыбнувшись.

Алексей метнул холодный взгляд на сына, после обратно на государя.

– Воля ваша, государь. И лишь вам решать судьбу нашего отечества, – ответил наконец Алексей.

Царь едва заметно покачивал головой, рассматривая переливы света, который струился в драгоценных перстнях.

Вечером того же дня Алексей Басманов уже готовился отойти ко сну, когда ему доложили, что сам государь желает его видеть. Ночные советы не были редкостью для воеводы. Тяжёлые шаги его гулко разносились по коридору. Через несколько минут он уже дважды стукнул в тяжёлую дверь царских покоев. Иоанн сидел за столом, заваленным пожелтевшими бумагами. Они закручивались, точно прячась от света одинокой свечи на столе, но рука царя разглаживала их, вчитываясь в чёрно-серые строки чернил.

– Курбский иного мнения, – произнёс царь, не поднимая головы. – Говорит Андрюша, мол, хлеб – всему голова. Держать надо эти земли и как зеницу ока хранить.

– Неужто Андрюша нынче великий князь? Али царь он? – усмехнулся Алексей. – Во всём будет воля ваша.

Иоанн поднял взгляд на Басманова и слегка мотнул головой.

– Была б воля моя… – тяжело вздохнул царь, откладывая перо и потирая переносицу. Кончики пальцев были испачканы чернилами, а тяжёлые веки закрывались, точно налитые свинцом. – Была б моя воля, не был бы я ни царём, ни государем, – почти прошептал Иоанн. – Но раз послан Богом мне этот крест, стало быть, по силам он мне.

Алексей молчал, не решаясь сказать что-либо.

– Наказал Господь меня за гордыню, за гневливость мою, чёрт