— Здрасте, Эмилий Иванович! — посыпалось со всех сторон.

— Добрый вечер, Эмилий Иванович!

— Спасибо вам огромное, Эмилий Иванович!

— Ой, как тут таинственно! А что там?

— А вам тут не страшно, Эмилий Иванович?

— А тут есть привидения?

— Археологи говорят, тут подземный ход до Ильинской церкви! Правда?

— Ой, компьютер! В этих стенах! С ума сойти!

— А почему у вас на постере кошка и «Мона Лиза»?

— Поступайте к нам в почетные спикеры!

— Кто за почетного спикера Эмилия Ивановича?

— Ура! Единогласно!

— Папа Карло нарисует вам диплом!

— Ой, собачка! Это ваша? Как ее зовут?

Испуганную Тяпу потащили из-под стола, и она залилась визгливым лаем. Эмилий Иванович тоже растерялся, не привык он быть в центре внимания, не умел в компании. Но растерялся по-хорошему, даже покраснел. От растерянности он попытался пересчитать гостей, но после двенадцатого сбился. Потом попытался отвечать на вопросы, но безуспешно, так как вопросы сыпались градом и ответов никто не ждал. Тяпа лаяла, переходя из рук в руки, и облизывала новым знакомым щеки.

В итоге народ разбрелся по канцелярии, скрипел и хлопал дверьми, щелкал туда-сюда выключателями, стаскивал с полки фолианты, поднимая тучи пыли, всюду совал нос, пихался, прятался за углами и выскакивал с дурным «бу», вызывая визг девочек. К изумлению Эмилия Ивановича, взрослые люди вели себя как школьники, которых он вспоминал с содроганием. Он умоляюще посмотрел на Иришу, и она закричала:

— Начинаем! У нас всего два часа. Сцена первая. Папа Карло, очаг и бревно. Поехали!

— Эмилий Иванович, у тебя случайно нет холодильника? — Карабас-Барабас отвел хозяина канцелярии в сторону.

— Холодильника? — обалдел Эмилий Иванович. — Зачем?

Карабас-Барабас кашлянул и пошевелил пальцами:

— Бухло поставить. В библиотеке, сам понимаешь, дыхнуть нельзя, а у тебя здесь спокойненько. Да ты не парься, всего бутылек красненького, восстановиться после репетиции. И закушать. Только Ирише пока ни слова, а то визгу не оберешься, она у нас женщина нервная.

Эмилий Иванович кивнул и повел артиста к крошечному холодильнику в кофейной подсобке.

— Папа Карло! Бревно! На сцену! — кричала Ирина Антоновна. — Время!

— Где моя шляпа? Кто помнит, я был в шляпе? Кто спер шляпу?

— Саш, ты оставил ее в библиотеке!

— Папа Карло, давай без шляпы. Тихо!

— Все заткнулись! Шат ап![2]Поехали. Тишина!

Вспыхнул ослепительный свет, Эмилий Иванович, скромно притулившийся сбоку, вздрогнул и закрыл глаза. Ему было непривычно радостно и немного тревожно: а вдруг директор музея вздумает прогуляться в канцелярию, так, на всякий случай? И застанет вид на Мадрид? Но тут же он подумал, что рабочий день закончен, директор давно ушел, и единственный комплект ключей — у него. Запремся изнутри и никого не впустим. А завтра можно соврать, что забыл выключить свет. Вряд ли толстый Алексей Трофимович полезет заглядывать в окна. Эмилий Иванович подивился легкости, с которой придумал, что соврать. Творческое начало заразительно, не иначе.

— Бревно, на сцену! Эмилий Иванович, можно мы очаг на стенку скотчем? Мы его потом осторожненько снимем!

— Папа Карло!

— Бревно! Марина! Спрячь локти, выпирают!

— Тихо! Начинаем!

— Тяпа, тихо!

— Начали!

На сцене на табурете сидит папа Карло, печально смотрит на очаг. В углу — бревно, здоровенная кочерыжка с сучками.

Щелканье блица — Костя Фото-Мэтр на корточках ищет удачный ракурс. Снимки для истории. Эмилий Иванович снова вздрогнул и зажмурился.

— Poor me, poor me![3]— причитает папа Карло, раскачиваясь из стороны в сторону. — Один, совсем один! Ни жены, ни деток! Вот заболею, так и стакан… гм… некому подать! В смысле, воды. А был бы у меня сынок… — Он замолкает и прислушивается. Слышен явственный писк. — Кто здесь? Мыши?!

Писк повторяется. Папа Карло вскакивает, озирается, с опаской заглядывает в шкаф. Там пусто. Под стол — там тоже пусто.

— Хи-хи-хи! — слышится явственно.

Папа Карло испуганно шарахается, цепляется за ножку стола и во весь свой великолепный рост растягивается на полу. Сверху, визжа, падает бревно. Хохот. Один из софитов гаснет. Кирюша — Свет очей бросается к шнурам.

— При чем здесь упад бревна! Какого лешего ты падаешь? — орет кот Базилио. — Тебя еще не вырубили!

— Не вытесали!

— Нечаянно! — пищит Буратинка из бревна.

— Сначала! — командует Ирина Антоновна.

И так далее, и тому подобное. Актеры раздеваются — софиты жарят, как южное солнце, — и бегают в подсобку попить.

В половине девятого наконец последняя сцена — все радостно вопят и танцуют. Мигает стробоскоп; по стенам мечутся тени, заливается громким лаем Тяпа.

Отбой! Возбужденные, голодные, уставшие, актеры валятся на пол. Гаснут прожекторы, становится темно. Темноту встречают дружным визгом. Жалкие лампочки в обители Эмилия Ивановича после ярких софитов вполне бесполезны. Карабас-Барабас, не теряя времени, ныряет в холодильник, вытаскивает свертки и бутылку. Лиса Алиса достает бумажные стаканчики.

— Это что? — удивилась Ирина Антоновна. — Вино? А Эмилий Иванович разрешил?

— Разрешил! Правда, Эмилий Иванович?

— Эмилию Ивановичу тоже! Карабасик, давай! За новоселье!

— За премьеру! — поднимает бумажный стаканчик папа Карло. — Пьем стоя.

Хохот — все и так стоят, так как сидеть в канцелярии не на чем.

— За хрен с ними и за удачу с нами! — говорит кот Базилио.

Новый взрыв хохота.

Еще примерно полчаса обсуждений, крика, перепалки, и спикеры дружно выкатываются на крыльцо. Эмилий Иванович запирает дверь, и они гурьбой идут по главной аллее к выходу. Людей в парке нет, вечер прохладный, да и день будний. В светлом небе с двумя невесомыми облачками сияет полная луна. Вскрикивают потревоженные птицы в верхушках вековых лип; вот пробежал ветерок, качнулись ветки. В свете луны блестят чугунные дула старинных пушек, размещенных по периметру старого парка. Вся обстановка напоминает декорации к пьесе о чародеях, магах и всякой запредельщине. Тем более в полный накал сияет голубоватая луна… так и таращится сверху. Облачка разлетелись, серо-черное небо, пустое и бесконечное, накрыло остывающую землю непроницаемым колпаком. И вот уже легкий прозрачный туманец воспаряет из кустов, ложбинок и неровностей; и смутно белеют храмы по широкой плавной дуге, тускло светятся золотые купола на горизонте…