– Еще бы ты ее не знал. Она твоя соседка.

Он пожал плечами.

– Как бы там ни было, сейчас мы в Кембридже. Мать Сесили полагает, что нам не мешает немного пополнить свои знания.

Он насмешливо выгнул бровь:

– Пополнить?

Гонории хотелось бы знать, от чего это девицам всегда надлежит «пополнять свои знания», тогда как представители противоположного пола спокойно посещают учебные заведения.

– Ей удалось задобрить двух профессоров. Они позволят нам послушать лекции.

– Неужели? – спросил он с любопытством. И с недоверием.

– Жизнь и правление королевы Елизаветы, – важно объявила она. – А потом кое-что на греческом.

– Ты владеешь греческим?

– Да, – призналась Гонория. – Но остальные ученые мужи категорически отказались иметь дело с особами женского пола. – Она вздохнула. – А «греческий» профессор для нас только повторит лекцию, которую прочитает непосредственно перед этим. Мы должны сидеть в кабинете и ждать, когда студенты покинут лекционную залу. Иначе они увидят нас и тотчас потеряют всяческое соображение.

Маркус согласно кивнул:

– Разумеется. Едва ли отыщется джентльмен, способный сосредоточиться на учебе в присутствии столь ослепительно прекрасных юных леди.

Приблизительно две секунды она верила в его серьезность, а потом искоса взглянула на него, от души рассмеялась и, выговорив только: «Ах, пожалуйста», слегка толкнула его локтем. В Лондоне подобная фамильярность выглядела бы беспримерной вольностью, но здесь, с Маркусом…

В конце концов, он был ей почти как брат.

– Как поживает твоя матушка? – спросил он.

– Спасибо, хорошо, – ответила Гонория, хотя…

Хотя самочувствие ее матери оставляло желать лучшего. Много лучшего. Скандал, повлекший за собой вынужденный отъезд Дэниела за границу, оказался слишком большим испытанием для леди Уинстед. Она стала чрезвычайно мнительной, полагала, что весь свет ополчился на ее единственного сына, и одновременно пыталась вести себя так, словно этого сына и вовсе никогда не существовало. Ее жизнь как-то… надломилась.

– Мама хочет поселиться в Бате, – добавила Гонория. – Там живет ее сестра. Надеюсь, им будет хорошо вместе. Ведь она не любит Лондон.

– Леди Уинстед? – удивился Маркус.

– Да. Теперь не любит, – пояснила она. – С тех пор как Дэниел… Ну, ты знаешь.

Маркус плотно сжал губы. Он знал.

– Ей кажется, что в свете все еще активно обсуждают эту историю.

– А на самом деле?

Гонория недоуменно пожала плечами:

– Понятия не имею. Не думаю. Со мною никто не раззнакомился, все ведут себя вполне любезно. Кроме того, прошло почти три года. Может быть, эта тема уже не кажется обществу такой занимательной? Как ты полагаешь?

– Я с самого начала не находил ее занимательной, – мрачно произнес он.

В наступившей тишине Гонория смотрела на его хмурое лицо. Не мудрено, что он сезон за сезоном наводил ужас на светских дебютанток. Все ее подруги и приятельницы взирали на него со страхом.

Впрочем, справедливости ради надо отметить, что они боялись Маркуса только в его присутствии. Зато потом усаживались за секретеры и часами переводили бумагу и чернила, сплетая его инициалы со своими в затейливые вензеля, для пущей красоты обрамленные сердечками и ангелочками.

Любая молодая особа мечтала составить счастье Маркуса Холройда в обмен на его руку и сердце.

Он не отличался безупречной красотой, вовсе нет. По-настоящему хороши были только темные волосы и карие глаза, а в остальном его черты казались Гонории несколько жесткими, если не грубыми. Слишком тяжелый лоб, слишком глубоко посаженные глаза, слишком сильный подбородок.

Однако было в его облике нечто такое, что невольно приковывало к нему внимание. Он всегда держался с холодной отстраненностью и едва уловимым презрением, словно ему претила всякого рода суета.

Это сводило с ума светских барышень, по большей части являвших собой воплощение всей и всяческой суеты.

Они говорили о нем с придыханием, как будто он был каким-нибудь мрачным сказочным героем или злодеем, таинственным и романтическим, который чрезвычайно нуждается в том, чтобы его наставили на путь истинный.

Для Гонории он был просто Маркусом, но в этом «просто» были свои сложности. Ее ужасно раздражало его покровительственное отношение и манера наблюдать за ней с недовольным видом. При нем она вечно чувствовала себя не взрослым человеком, а назойливым ребенком или нескладной девочкой-подростком.

Но в то же время с ним рядом ей было по-домашнему уютно, тепло и спокойно. Теперь их пути пересекались не так часто, как раньше – все изменилось после отъезда Дэниела, – но когда такое случалось…

В любом многолюдном собрании она безошибочно угадывала присутствие Маркуса, даже не видя его.

Просто входила и знала – он тут.

И как ни странно, это было приятно.

– Скоро начнется сезон. Ты собираешься в Лондон? – вежливо полюбопытствовала она.

– Через некоторое время, – неопределенно ответил он. – Пока дела удерживают меня здесь.

– Понятно.

– А ты? – спросил он.

Она растерянно моргнула.

– Ты собираешься в Лондон на сезон?

Она отказывалась верить собственным ушам. Он что, издевается? Мыслимое ли дело, чтобы девица на выданье не собиралась на Лондонский сезон? Можно подумать…

– Ты смеешься надо мной? – подозрительно поинтересовалась она.

– Нисколько, – возразил он. С улыбкой.

– Это не смешно, – возмутилась Гонория. – Можно подумать, у меня есть выбор. Мне обязательно надо ехать на сезон. Отчаянно необходимо.

– Отчаянно, – с явным недоверием повторил он.

Скептическое выражение часто появлялось на его лице.

– Я непременно должна найти себе мужа в этом году.

Она удрученно покачала головой. Вместо крика души получилось пустое, вздорное заявление. Какая банальность – барышня, мечтающая о свадьбе. В свете таких хоть пруд пруди. Однако Гонория стремилась обзавестись супругом не для того, чтобы демонстрировать подругам обручальное кольцо и упиваться эффектным статусом молодой замужней дамы. Ей хотелось иметь свой дом. Семью – большую, шумную, в которой иногда непосредственное проявление чувств одерживает верх над хорошими манерами.

Она до смерти устала от гнетущей тишины опустевшего родительского дома, где порой за целый день не слышала ничего, кроме звука собственных шагов.

Ее могло спасти только замужество. Других вариантов не было.

– Ну, полно, Гонория, – сказал Маркус, и ей не требовалось смотреть на его лицо, потому что она и так отлично знала, какое на нем выражение – снисходительное, скептическое и немного скучающее. – Полагаю, твоя жизнь не настолько ужасна. Не стоит драматизировать ситуацию.