полке бутылка хлорки. Мочишь тряпку, кладешь на пол в прихожей. Потом залезь в аптечку там есть маска от гриппа, наденешь. Я сейчас поднимусь, загружу тебе продукты. Все пакеты и банки протираешь губкой с хлоркой, перед тем как поставить в шкаф. Понял?

- Нет.

- Делай что сказано. Подымусь объясню.

Подхватив три пакета разом, Илья поднялся по лестнице, открыл замок своим ключом, вытер ноги, поставил покупки на тряпку, прикрыл дверь.

- Слушай сюда, Ромка, времени очень мало. В городе эпидемия чумы, завтра введут карантин. Я привез жратву – с тем, что в доме, хватит недели на три, если не лопать в три горла. Наберешь воды во все емкости, какие есть. Таганок и баллон если что в кладовой. Телефон держи на зарядке – мало ли рубанут электричество. Слушай радио. Никуда не выходи из дома и никого не пускай внутрь ни под каким предлогом. Если почувствуешь себя плохо – звони. Я буду на связи. Если со мной что-то случится, звони майору Китайчику, он поможет. Папе с мамой тоже звони каждый день – они с ума сходят, что не могут приехать. Все ясно?

- Нет. 

На лице у брата читались растерянность и злость, но ни капли страха. Наш человек!

- По ходу в городе распылили бактериологическое оружие, возможно действуют диверсанты. Зараза повсюду. Неделю будут дезинфицировать улицы, травить крыс и выявлять больных. Увидишь чуваков в костюмах как у космонавтов – не пугайся, свои.

- А ты что будешь делать?

- Пойду в оцепление с нашей стороны. Надену химзу и буду стоять, в химзе безопасно, - правдиво сказал Илья.

- Я хочу с тобой. В оцепление, как тогда.

Когда ополченцы из батальона гражданской обороны оцепили казармы украинских морпехов, одиннадцатилетний Ромка тусовался вместе со взрослыми, разносил воду и чай, бегал за бубликами, смотрел по сторонам и приносил пользу побольше иного взрослого. Но сейчас…

- Прости братуха, никак не могу. Если с тобой что случится, мать мне этого не простит.

- Значит я должен сидеть дома, жрать тушенку и ничего не делать? – повысил голос Роман.

- Ты пригодишься здесь, - уверенным голосом заявил Илья.

- Чем? Тараканов давить?

- Во-первых ты будешь докладывать обстановку два раза в день штатно и при любом ЧП. Что во дворе, что в подъезде, нет ли пожаров, беспорядка или грабежей, нет ли беспризорных больных или трупов на улице. А во-вторых… 

Чуть помедлив, Илья тщательно вытер ноги о пахнущую больницей тряпку, плеснул хлорки на руки и прошел в спальню, к отцовскому сейфу. Три-четыре-восемь-семь-два. Вот и он, старый-добрый ПМ. За него и посадить могут – если найдут, конечно.

- Придут подъезд грабить – защитишь стариков и детей. Правило помнишь?

- Не хочешь смерти – не трогай, достал – убивай.

Роман благоговейно принял тяжелую кобуру, погладил холодный ствол пистолета. Стрелять он умел, хуже, чем брат, конечно, но восемь из десяти выбивал. Оружие придало ему сил, добавило уверенности.

- Я справлюсь, Илюха.

- Знаю. Не ссы, братан! Сейчас я ещё жратвы подгоню и на службу.

- Давай с тобой вниз слетаю.

- Лады.

Братья молча спустились по лестнице, Илья выгрузил из машины оставшиеся пакеты. Роман хотел обнять его, но остановился под строгим взглядом.

- Обойдемся без сантиментов. Бывай!

- Удачи.

Глава 5. Ночь

Пятно света быстро ползло по темному потолку. Укутанная в одеяло Яна следила за ним – повернет направо – значит все будет хорошо, повернет налево – все плохо. Свет двинулся прямо. Яна съежилась, покрепче прижала к себе теплую Клепу, та возмущенно мяукнула, но не сбежала. В такие ночи лучше держаться рядом. 

…Мама собиралась на дежурство, и уже надевала плащ, когда ей позвонила тетя Асия, медсестра из приемного. Они забалаболили по-татарски, Яна почти ничего не поняла, но увидела, как лицо мамы сереет. Потом… мама, разумная строгая мама бросила в стену трубку и долго топтала ногами свой белый халат.

- Пусть сами дохнут за эти деньги, сволочи, уроды проклятые. Доигрались, ммать, доворовались, достукались. Лекарств нет, лабораторию просрали, вакцину с Москвы везти – как лечить, я вас спрашиваю? Поздно, ммать, пить боржоми, когда чума в городе!

Яна спряталась за дверью детской и боязливо смотрела оттуда – мама никогда не кричала так, даже когда папка разбил машину, даже когда её, Яну, застукали за кражей конфет в «Новом свете». С вешалки посыпались шарфы и шляпы, оборвалась и повисла на одном гвозде картина, Клепа, дремавшая на тумбочке, заорала и удрала прятаться под диван. Гнев матери иссяк так же быстро, как вспыхнул.

- Прибери здесь!

Умная Яна сообразила, что для нытья в духе «Почему я» время неподходящее. Она безропотно собрала папину ковбойскую шляпу, газовые шарфики, пахнущие мамиными духами, белую меховую шапку, в которую так приятно уткнуться в темноте гардероба. Поправила картину, повесила на место рожок для обуви, отряхнула халат и сложила назад в пакет. Мама выглянула из спальни.

- Не копайся. Иди сюда. Дай мне руку.

Увидев в руках мамы тонкий шприц, Яна взвыла.

- Это антибиотик, уколы надо делать три дня. Себе я уже сделала, потом тебе, придет папа и ему сделаю. Потерпи… тихо, я сказала! Умница.

От холодной иглы по руке разошлась острая боль, слезы сами покатились из глаз, к горлу подступила тошнота, как всегда от обиды. Мама коротко обняла Яну, погладила по щеке шершавой ладонью, царапнула кожу кольцом.

- Так безопаснее. И запомни – из дома ни ногой, никаких девочек в гости, никому двери не открывать.  Дай телефон, я позвоню папе.

- Если делать уколы, я не заболею?

- Не знаю. Алло, Антон?  Ты себя хорошо чувствуешь? Бросай свой гараж, запирай лавочку и поезжай домой. Никуда не заходи, ни с кем не болтай по дороге. Потому что я так сказала! Дома объясню. Пока!

Машинально теребя завиток толстой косы, мама села на тумбочку. Яне показалось, что мамины глаза блестят – нет, мама никогда не плачет.

- Хватит киснуть, дел по горло. Яна, живо снять постельное бельё и покрывала, все в стирку. Я отмою прихожую, потом все полы. Пока эпидемия не закончится, влажную уборку в доме делаем дважды в день, воду кипятим. Стой-ка – градусник! Температуру меряем все, дважды в день.

- И Клепа тоже? – попробовала пошутить Яна.

Мама посмотрела на плюшевую лежанку, где обычно дремала кошка. На мгновение её взгляд стал холодным,