— …Я был чистильщиком бассейна в Палома-Бич в Сен-Жан-Кап-Ферра.

Его густые брови сошлись вместе.

— Соблазнять пожилых женщин на пляжах Южной Франции — это не работа. — Он использует воздушные кавычки.

Это он так думает. Но два лета, проведенные в Палома-Бич, преподали мне самые ценные жизненные уроки — соблазнение, манипулирование и злоупотребление.

Я узнал, что если улыбаюсь определенным образом, использую свое тело и обаяние, то могу создать образ, который работает как дымовая завеса. Достаточно привлекателен, чтобы люди с готовностью дружили со мной и не были заинтересованы в том, чтобы копать глубже.

И, слава богу за это.

Потому что, если они посмотрят дальше моей дизайнерской одежды и красивого лица, то увидят во мне колоссального ублюдка, которым я и являюсь.

Габриэлла

— Вы, наверное, думаете, что я преувеличиваю. — Я откидываюсь на спинку стула и открываю упаковку ванильного пудинга. — Но нет. Он был, безусловно, самым красивым мужчиной, которого я когда-либо видела. — Отправляю кусочек в рот и проглатываю. — И да, я действительно имею в виду нереально красивый.

Я провела с Уолтером последние несколько часов, зная, что его время быстро приближается. Без какой-либо семьи — или хотя бы одного посетителя. Мне не хотелось, чтобы мужчина чувствовал себя одиноким, поэтому почитала ему, включила старый альбом Хэнка Уильямса и рассказала о моем красивом посетителе. Умирающие люди — лучшие слушатели.

— Попросить у него его номер? Нет, я даже не спросила его имени. Моего он тоже не спрашивал. — Провожу пластиковой ложкой по сливочно-сладкому заварному крему. — Я сказала ему, что он не в моем вкусе. Серьезно. Судьба? Нет, я в неё не верю. А вы? — Я откусываю еще один кусочек пудинга.

Позади меня раздаются тихие шаги, и я оборачиваюсь, чтобы увидеть, как Эван проскальзывает в темную комнату.

— Как у него дела? — спрашивает он, подходя ближе к кровати.

— Уже близко.

Он прижимает два пальца к запястью Уолтера.

— Ты съела пудинг умирающего? — игриво спрашивает он.

— Нет. — Облизываю ложку и выбрасываю ее в мусорное ведро. — Хорошо, технически, да, но Уолтер ненавидит пудинг. И он всегда отдавал его мне. Поэтому чувствовала, что ему хотелось бы, чтобы я его съела.

— Ты другая. — Эван улыбается так, что улыбка достигает его глаза, смягчая внешность крутого парня. Он симпатичный, высокий, сильный, сложен скорее как вышибала, чем как медбрат. — Ты единственный человек, которого я знаю, который может переваривать пищу, наблюдая, как умирают люди.

— Ты говоришь так, будто это плохо.

Его улыбка милая и безопасная, совсем не похожая на опасную ухмылку незнакомца из прошлой ночи.

— Неплохо, просто по-другому.

Другая. Синоним: отличная от. Странная. Своеобразная. И парень даже не имеет в виду мое лицо.

Он вставляет свой стетоскоп в уши и прижимает металлический диск к груди Уолтера. Я молча наблюдаю. Одна минута. Две. Никакого движения. Его рот приоткрыт. Напряжение долгой, тяжелой жизни исчезло с лица мужчины.

Эван смотрит на часы и вытаскивает стетоскоп из ушей.

— Три тридцать семь.

Я складываю прохладные руки Уолтера у него на груди, затем поднимаю его одеяло и натягиваю до шеи.

— Спасибо за все, Уолтер. Увидимся на другой стороне. — Я расчесываю пальцами его непослушные седые волосы. Знаю, что он хотел быть кремированным, но хочу, чтобы тот, кто выполняет эту работу, знал, что о нем заботились достаточно, чтобы уложить его волосы.

— Ты хорошо к нему относишься, — говорит Эван.

Я не плачу. Честно говоря, мне негрустно. Смерть приходит за всеми нами.

Однажды она уже приходила за мной.

Мне посчастливилось сбежать.

ГЛАВА 3

Кингстон

Моя первая официальная неделя в «Норт Индастриз» эквивалентна пытке водой.

Хейс, тот еще ублюдок, заставляет меня работать весь день! Я — его личная файловая сучка. И он мучает меня миллионом крошечных раздражителей. Например, документы. Не успевает заканчиваться одна стопка высотой в милю, как находится еще одна стопка высотой в милю — это бесконечный ад. Еще он постоянно гоняет меня, посылая по разным бессмысленным поручениям. Как сегодня утром, когда отправил меня на второй этаж, чтобы найти человека по имени Джереми и взять у него единственную серебряную скрепку. Я бы злился из-за его маленьких фальшивых поручений, если бы не испытывал невероятное облегчение, выбираясь из шкафа хотя бы на несколько минут.

На обед Хейс выделяет только один час, чего явно недостаточно для послеобеденного сна. И он пинает меня, когда застает спящим. Когда я пытаюсь защитить свой сон, тот несет какую-то чушь о том, что на дневной сон достаточно пятнадцати минут, а не двух часов. Что за несправедливость? И это происходит по всей стране?

Единственная мысль, которая заставляет меня вставать с постели каждое утро — это намерение ворваться в офис Августа и крикнуть «Я ухожу!» прямо ему в лицо, сопровождаемое демонстрацией средних пальцев обеих рук. И каждое утро я подъезжаю к высотке с полностью стеклянным фасадом и надписью «Норт Индастриз» сбоку и теряю новую унцию своих нервов.

Я толкаю двойные стеклянные двери вестибюля с немного чрезмерной силой, вызывая порыв ветра за собой. Все инстинктивно делают шаг назад. Все, кроме Ким, которая день за днем пребывает в неизменно хорошем настроении. Независимо. От. Обстоятельств.

Она вскакивает со своего места, когда я прохожу мимо.

— Доброе утро, мистер Нор…

— Фу, отвали уже. — Я стону, останавливаюсь и оборачиваюсь. Она все еще улыбается. Какого хрена? — Прости, это было грубо с моей стороны. — Ее улыбка становится еще ярче. Я хмурюсь. — Вы нюхаете кокаин, мисс Ким?

Наконец, выражение ее лица меняется, и девушка бледнеет.

— Что? Нет! Конечно, нет, я…

Я поднимаю одну руку, чтобы остановить ее, а другой затыкаю ухо.

— Тссс… Слишком много слов. — Я волочу ноги к лифтам и нажимаю кнопку этажа сотрудников руководства.

Чувствую себя отвратительно внутри, как будто все это время, проведенное с Хейсом, оставило пятно его дерьма на моей душе.

Прислонившись спиной к стене, закрываю глаза. Лифт звенит, и я слышу шаркающие шаги кого-то, кто забирается в него в последнюю секунду. Держу глаза закрытыми, потому что, черт возьми, я здесь не для того, чтобы заводить друзей, а только ради своей зарплаты.

— Не позволяй мне прерывать твой сон, принцесса.

Мои внутренности сжимаются при звуке голоса отца. Его одеколон «Том Форд» заполняет небольшое пространство и заставляет мой желудок скручиваться от отвращения.

— Твой брат сказал мне, что ты выполняешь какую-то серьезную тяжелую работу, — говорит он с улыбкой в голосе.

Мой брат лжет. Я облажался в