— Обижаете! Нужного человека я с первого взгляда могу распознать. Хотя, что это я такое говорю? — Ряженый председатель снова хлопнул себя по лбу, однако пенсне в этот раз осталось на месте, то бишь на носу. — Был бы ненужный, разве бы приехал? А условия наши просты. Оформляйтесь хоть сейчас. Сторожем. Должность не приведи господь какая ответственная! Лучше и помечтать нельзя.

— Как? Кем?! Сторожем?!! — В негодовании и расстройстве от подлого розыгрыша Яромир не выбросил даже, выплюнул из себя слова. — Я, между прочим, квалифицированный специалист! Не какой-нибудь мальчишка! Да я…

— Знаю, знаю, — опасливо отодвинулся от него по подоконнику Ахмет Меркулович. — Все знаю, дорогой. А только на кирпичном заводе нужен сторож. До зарезу. — Волгодонский провел ребром изящной ладошки по горлу. Кажется, он не на шутку огорчился. Розыгрышем тут и не пахло. — Хотя, оформим как инженера. Даже главного. И платить будем соответственно. Тридцать тысяч рэ в месяц, валюты, извините, не держим… Очень сторож нужен, — плаксиво повторил он.

Неизвестно, каким образом это случилось, однако спустя минуту Яромир с удивлением пронаблюдал словно со стороны, как мэр Волгодонский вписывает в его трудовую книжку новые должность и место работы, согласно предварительному уговору — главный инженер кирпичного завода, — затем достает из кармана армяка здоровенную бронзовую печатищу, делает оттиск на бумаге, после чего протягивает документ обратно и поздравляет, Яромир же покорно благодарит в ответ.

— Славно! Ах, как славно! — Волгодонский, по-прежнему сидя на подоконнике, с коего он и не думал слезать на протяжении всего собеседования, восторженно затряс руку новообращенному в сторожа специалисту, пенсне его так и скакало вверх-вниз по переносице. — Сегодня мы с вами встречаемся ровно в двадцать один ноль-ноль у плетня «жалоб и предложений»… В общем, у того места, где нам довелось счастливо и взаимно впервые познакомиться, — пояснил о точке рандеву непоседливый мэр. — А теперь устраивайтесь, отдыхайте, так сказать, акклиматизируйтесь! Не смею задерживать. Никак не смею!

— Где устраиваться, Ахмет… э-э, Меркулович? — С третьей попытки Яромиру удалось почти без запинки выговорить имя-отчество ряженного под мужика общественного председателя. — В объявлении прямо было сказано о комнате и гарантированных удобствах.

— И удобства, и комната, как же! Все есть. Непременно, непременно! — засуетился на подоконнике Волгодонский. — Сейчас и ступайте. Через площадь. Смело и не сомневайтесь. Чайная «Эрмитаж», спросите бабку Матрену. Скажите, новый сторож, она все сделает.

Ахмет Меркулович радужно заулыбался, будто ребенок, обрадовавшийся карточному фокусу, было понятно, что никаких иных инструкций Яромир от него не дождется. По крайней мере, до двадцати одного ноль-ноль.

Сжимая в правой руке трудовую книжку, а в левой диплом вместе с ненужной более газетой, Яромир вышел на площадь. Дождичек сыпать к этому времени перестал, однако и солнце не решилось проглянуть сквозь плотные тучи.

С пустотой в голове и досадой в сердце Яромир подошел к чайной. Эрмитаж не Эрмитаж, но определенный шик в постройке все же присутствовал. Низенький, льнувший к земле домик, однако в тяжелых барочных украшениях, массивная лепка, прорезанная ритмично-параллельными, словно наведенными специально трещинами, основательная двойная дверь-ворота из мореного дуба, тут же громоздкое чугунное кольцо, заменяющее ручку. А рядом со входом — лупившийся неаккуратно краской, махрово-советский информационный стенд, на нем укрытый под стеклом номер местной газетенки. «Время не резиновое!» Ничего себе название! Яромир передернулся. Тем не менее на минуточку задержался подле. Какие-такие в городишке новости и происшествия? Газетный лист сообщал, впрочем, о самых обыденных вещах, хотя были и плохо постижимые для пришлого ума странности.

Среди объявлений о продаже яловой козы, оркестрового барабана и поповской рясы в отличном состоянии, уведомлений о концерте клубного хорового кружка на добровольных началах, заседании подсекции моделистов садовых трансформаторов и лекции по правилам пользования импортными биотуалетами помещалось нечто необъяснимое. Да и как нормальному человеку было понять следующие заметки и призывы?

«Категорически напоминаем населению в лице общественно-незанятой обывательской прослойки, что самодеятельная обезьянья травля — явление, в нашем социуме недопустимое!»

Или — еще того чище. Статья, в одну колонку, озаглавленная «Универсалии-побратимы». Первая же строчка наводила на размышления о вменяемости автора. «Намедни состоялись дружественные переговоры градоначальника Волгодонского с действующим Нефритовым Императором города Девяти Рек о переселенческом статусе невозвращенцев».

Яромир на секунду зажмурил глаза, потер ладонью вдруг намокший испариной лоб. Потом взял себя в руки, еще раз осмотрел печатный выпуск повнимательнее. Ну вот же, в левом углу! «1 апреля 20** г». Конечно, это все объясняет. Странно лишь то, что газетная бумага ничуть за прошедшие четыре года не пожелтела, скорее всего, местные шутники ее обновляют, иные же юмористические проделки измыслить, видимо, не в состоянии. С другой стороны, может, и сам стенд, и периодическое издание на нем — всего только составная часть антуража чайной, иначе сказать, «фишка» для забавы и привлечения клиентов. Наверное, так и есть, успокоил вставшие было на дыбы нервы Яромир, толкнул, взявшись за чугунное кольцо, дверь провинциального «Эрмитажа», вошел внутрь заведения.

В нос ему сразу же ударил церковно-знакомый запах. Надо же, пахло ладаном, восковыми горящими свечами, а еще немного пирогами и квашеной капустой. Вот тебе и «Эрмитаж», на старорусский манер. Интересно, чего он ожидал? Накрытых белыми крахмальными скатертями столов, скользящих с поклонами официантов во фраках, тонкой фарфоровой посуды? А на тарелках фуа-гра, омары, мусс из крабов, черепаховый суп и котлеты «де воляй»? В бокалах шампанские вина от Болинджера, вдовы Клико и Периньона?

Столы, конечно, имелись. Плюгавые кругляшки с пластиковой поверхностью «под мрамор», зато чисто отдраенные до уродливых царапин. Вокруг каждого поставленные вплотную хлипкие алюминиевые стульчики-«пидсрачники»; у стен робким строем приткнулись шаткие железные вешалки для верхних одежд, будто с шального похмелья украденные из приемной районного собеса. На полу — скользкий линолеум, призванный изображать собой наборный паркет. Отчего-то в сознании Яромира само собой возникло полузабытое слово «кухмистерская», хотя вряд ли старинное понятие это могло обозначать подобный уездный «Эрмитаж».

В помещении чайной за одним из столиков сидело несколько посетителей. Лениво оглянулись они на вновь вошедшего, и только. Забубнили, склонившись друг к дружке, что-то свое, интимное, продолжая, видимо, прерванный разговор. Яромир сел от них в отдалении, у стены, нарочно подчеркнув собственную постороннюю сущность. Не успел он как следует устроиться на жестком стуле, оглядеться, очухаться и одуматься, а уж его и позвали.

— И-и-и, любезный! Чайку попить? А может, пирогов откушаете? С бычьей печенкой пироги-то, ась? — предложил идущий сверху голос, в тональности игривого контральто, но определенно женский.