— Благодарю, святой отец.

Миновав ряды скамей и средокрестие, Минерва приблизилась к алтарю. Протянув руку, она взяла толстую свечу и, подождав, пока огонь разгорится, поставила её на самый верх, опустилась на колени и принялась молиться.

Её отвлекло сообщение, спроецированное на сетчатку глаза. Минерва подняла голову и встала.

Время пришло. Не стоило заставлять Престол Масок ждать.

* * *

В заключении наметилась определённая размеренность. Жизнь всегда стремится к упорядочиванию.

Сато давно прекратила попытки считать дни, которые она провела в камере. Раньше она отмечала их палочками, выцарапанными на стене, но потом прекратила. Время мало что значило в этих однообразных стенах, и даже еду приносили исключительно через долгие неравные промежутки времени — чтобы не дать ей возможности сориентироваться и понять, как долго длилось заключение. Сато оставалось лишь ждать, сформировав собственный порядок сна, бодрствования и приёма пищи. Конфедераты не посмеют казнить её — это было бы равносильно объявлению войны Доминиону, виндикта не заставит себя ждать. Не та роскошь, которую они могут себе позволить. Если Сато не убили сразу, то не убьют и теперь. Иначе её бы просто отравили нейротоксином и смотрели, как она медленно умирает в собственном дерьме, пока не задохнётся.

А пока Сато просто продолжала существовать в своём замкнутом мирке, ожидая ответного шага. Намерения конфедератов были неясны.

Камера оказалась на удивление удобной. Койку можно было назвать мягкой, стены на ощупь были гладкими и чуть тёплыми. Всё это мало походило на замшелые сырые подземелья родовых поместий, в которых держали пленников доминионцы. Там их ожидали негостеприимные условия: изогнутые стены со встроенными видеопанелями, незаметно для глаза меняющие очертания и расцветку своих психоделических узоров, затрудняющий перемещение пол и нары, наклонённые под таким углом, что на них даже усидеть было непросто, не то что спать. В таких условиях человек ломался быстро. Хуже было разве что в тюрьме на острове Хасима.

Сато предполагала, что еду ей приносили пару раз в день. Меню не отличалось разнообразием — всегда одна и та же смесь сои с дешёвой протеиновой пастой, у которой был противный привкус мультивитаминов. К блюду прилагались глубокая тарелка и ложка; посуда была сделана из растительных полимеров. Трапезу дополнял стакан воды, прошедшей многократную фильтрацию.

Сато могла бы разломать тарелку и сделать из обломка подобие ножа или заточить черенок ложки о стену, но зачем? Совершить самоубийство она всё равно не могла — некоторые обязанности не может уравнять даже смерть. У неё ещё остались обязательства, лишающие права убить себя, чтобы выйти из сложившегося положения. И ничто не могло оправдать нарушение правила ствола и ветвей.

Странно, что ей вообще дали возможность обзавестись пусть и примитивным, но всё же оружием. Может, конфедераты хотели, чтобы она напала на кого-нибудь. Но на casus belli было не похоже — к Сато никто не входил. С ней контактировали только простейшие автоматоны, от порчи которых не было никакого прока или морального удовлетворения. С того момента, как она искалечила надзирательницу, с ней стали обращаться с максимальной осторожностью. Даже на допросы Сато ходила сама, без сопровождения — путь указывали светящиеся линии на полу и стенах. Попытка покинуть ограниченную зону грозила разрядом из парализатора. В допросной комнате её неизменно встречали экран и аудиосистема, немногочисленная мебель была крепко прикручена к полу. Никаких прямых контактов с людьми. Мощные ограничители не позволяли применить Искусство в полную силу.

Конфедераты хорошо подготовились.

Поэтому Сато целыми днями валялась на кровати, радуясь возможности отдохнуть. Последние недели выдались слишком напряжёнными. Слишком многих пришлось выследить и убить, слишком много сил ушло на подготовку и уничтожение Дома Перро.

Когда безделье надоело окончательно, Сато занялась тренировками, доводя себя до изнеможения. Пот струился по телу, приклеивая к коже грязную одежду, которую ей выдали вместо бронекостюма. Наряд напоминал уродливую помесь военной формы конфедератов с чиновничьим мундиром. Поначалу грязь и запах были невыносимы и вызывали отвращение к себе, но потом стало плевать. Её кожа воняла, волосы воняли; жир, застарелый пот — всё это стало несущественными мелочами. Дредлоки она стянула в хвост, перевязав их в нескольких местах порванными шнурками, вытащенными из высоких ботинок.

В какой-то момент еда исчезла, и Сато решила, что её заморят голодом. Не до смерти, а чтобы сделать сговорчивей — допросы первых дней ничего не дали, она всегда говорила одно и то же. Сато не собиралась выдавать ничего ценного и неизменно называла лишь своё имя, которое выбрала для совершения своего похода.

Чуть позже исчезла и вода, что стало более серьёзным испытанием. Сато осталось только одно — смотреть в потолок обезвоженными глазами. Зрение утратило краски, и различать удавалось лишь немногочисленные оттенки серого, слух притупился, вены на голове болезненно пульсировали. Голос превратился в шелест сухой листвы.

Когда Сато в очередной раз открыла глаза, то решила, что ослепла — тьма вокруг была столь густой, что напоминала нефть. Но страха не было. Смерть не может напугать хитокири, цель которой — жить, когда это правомерно, и умереть, когда правомерной становится смерть.

Сато лежала на спине и смотрела в потолок, понимая, что впервые за долгое время она не только не ждёт смерти, но и не верит в неё.

…сестра…

Этот голос. Он звучал где-то далеко, но был узнаваем.

…шишь меня?..

Она слышала. Это был голос сестры, в котором звучали нотки страдания. Перед ней возникло сотканное из тумана лицо.

…да…

…моги мне…

…где ты?…

Ответа не было, лишь смутное ощущение далёкой агонии.

Сато открыла глаза, проснувшись внутри сна.

И снова.

И снова.

И снова.

Хитокири, взявшая себе имя Сато Сакура, открыла глаза в реальном мире, заранее зная, что ей нужно будет сделать. Смерть может и подождать, у неё есть дела поважнее.

Глава III

Минерва села напротив офицера разведки, молодой чернокожей женщины в полувоенной форме, и приготовилась к очередному иссушающему мозг инструктажу. Ей пришлось пройти через множество проверок — и всё ради того, чтобы наконец-то поговорить с пленницей. Оставалось лишь гадать, почему криптархи выбрали для этой задачи именно её. Конечно, можно было отказаться, но Минерва не собиралась терять возможность, которая сулила продвижение по карьерной лестнице и возможность выбраться из ненавистной Цитадели, где она чувствовала себя похороненной заживо.

— Я полагаю, нет нужды пересказывать предыдущие инструкции, советница, — начала офицер, отбросив приветствие. — Спрошу лишь одно — что вам известно о заключённой?

— Мне известно лишь то, что