Эмбер моргает и медленно приходит в себя, хотя по правде я далеко не Халк. Так как я сам сдал назад, когда она практически просила ее поцеловать, я решил, что сейчас можно самому сделать шаг навстречу. Что ж, первое, что я мог сделать, – это поставить палец на диск набора и осмелиться прокрутить его.

– Алло? – Ее голос звучал тихо.

– Эмбер? – Я был уверен, что теперь-то это она, а не ее мать.

– Итан! – Она сказала с явным облегчением, словно боялась, что я больше никогда не позвоню. С ужина в субботу вечером я уехал не попрощавшись, пока они вовсю танцевали.

Стюарт явно был жертвой уроков танцев, которые, стоит только попытаться перенести их на танцпол, категорически не работают. Его движения выглядели неправильными и анахроничными, он слишком крепко сжимал Эмбер, будто боялся уронить, и слишком далеко отклонял ее спину; в результате платье с разрезами задралось, а волосы, выбившиеся из высокой прически, чуть ли не подметали пол. Я боролся с желанием подойти и велеть ему отцепить от нее руки. Как раз играл хит «More Than a Woman»[4], который исполняли братья Гибб, – они пели так высоко, что скорее было похоже на сестер Гибб. Больше, чем женщина… Черта с два! Да она едва больше, чем школьница!

– Бедняжка, надеюсь, ты не заскучал тогда?

– Не, все было отлично, – соврал я сквозь зубы.

– Надеюсь, тебе понравился Стюарт?

– Ну, он ничего, судя по тому, что я видел, так-то я ничего не знаю ни о нем, ни о чем… – И самым обыденным тоном спросил: – Как вы познакомились?

– Благодаря Тане. У Стюарта трое взрослых детей, двое из них в Британии. Муж Фионы, старшей дочери, какая-то шишка в банке Barings. У них маленькая дочка и скоро будет еще малыш.

– То есть он уже дедушка, – подколол я, но она легкомысленно ответила: «Я знаю!», будто для нее это было так же невероятно.

– Чарли – средний, он только начал работать в шикарной юридической фирме. И Таня, она моя ровесница. Мы с Таней сблизились, когда она потеряла маму. Ты знал, что Стюарт вдовец?

– Э-э-э, нет, не знал. – Значит, он не так уж плох, как я думал. – Сочувствую ему. Когда это… случилось?

– Почти год назад. Она ехала на машине, а в другой было четверо парней, пьяные. Водитель тоже погиб.

– Ты знала… жену Стюарта?

– И он, и Таня так много о ней рассказывали, что кажется, будто знала, – с чувством сказала она. – И еще я видела ее фотографии. Знаешь, можно многое узнать о человеке по его фотографиям, таким, где он один. Глаза многое выдают. Таня приглашала меня к ним с ночевкой. Фотографии жены Стюарта до сих пор висят.

Я мог ясно представить, как она выскальзывает из кровати в девичьей комнате Тани, проходит мимо нескольких кукол, которые умильно таращатся в никуда, на цыпочках идет по длинному коридору, ныряет в большую кровать Стюарта и прижимается к его теплой седовласой груди. Морской декор, покрывало, шторы – все темно-синее или безупречно белое… отполированные паркетные доски, очень широкие, как на палубе корабля. Может, три веревочных узла в рамках, по диагонали на стене. И только он знает, как они называются и для чего нужны, поскольку, должно быть, знает все узлы, какие только есть в жизни.

– Забавно, что Таня знала Дэнни еще до нашей встречи, познакомились на соревнованиях по дрессажу! – сказала Эмбер более веселым тоном.

– Дэнни?

– Мой брат, дурачок! Таня думает, что Дэнни гей. Но так все девчонки думают, когда парень не падает в обморок от любви к ним, правда?

Это она на меня намекает, что ли? Да нет, она никогда бы не подумала, что я… гей?

– Должна сказать тебе кое-что важное. – Внезапно она стала серьезной. – Я доверяю тебе и… Знаю, ты не осудишь.

Я затаил дыхание.

– Мой брат… он и правда… гей. Вот почему у нас дома так дерьмово. Знаешь, папа очень строгий, он выращивает лошадей, для него мужчины могут быть только с женщинами. Он говорит, что природа так устроила: все должно создавать жизнь. Обо всем судят по результатам. Считает, что у лошади только четыре естественные походки, а заставлять ее «гарцевать и вытанцовывать» – очень символично относительно всего «ненормального, аморального и незаконного» в Дэнни.

Говоря это, Эмбер шмыгнула носом, а я молча обдумывал услышанное.

– Мама тоже не очень довольна, но он все равно ее любимчик, этого ничто не изменит. А я… я люблю его, он мой брат, я воспринимаю его таким, какой он есть, понимаешь? Но когда пытаюсь сказать: «Он не может изменить себя», папа лупит по стене кулаком и кричит во все горло: «Черт побери, если он может научить лошадь вести себя неестественно, он может и сам научиться действовать так, как, черт побери, положено природой!» Иногда я ужасно хочу выбраться отсюда.

– Не только твои родители так к этому относятся. Мой отец или выгнал бы меня, или отрекся, окажись я геем. Но, к слову, вдруг тебе интересно, я не гей.

На том конце провода настала напряженная тишина, так что я сменил тему и снова заговорил о ней самой.

– Когда… ты и Стюарт… – Я не мог придумать, как сказать это.

– Ох, боже мой, дай-ка вспомнить. Мы были на «Санта-Катрине» – это лодка, он назвал ее в честь жены – четыре недели назад. – Эмбер замолчала на мгновение, словно восстанавливая в памяти сцену. – Была очередь Тани стоять у штурвала, когда из ниоткуда в борт ударила волна. Стюарт помог мне удержаться на ногах и не отпускал. Смотрел на меня, его глаза были влажными, и тогда я все поняла. Да, я поняла тогда.

– А что Таня думает об этом? – спросил я, надеясь, что эта девушка, которую я даже не знал, угрожала чем-нибудь радикальным.

– Сначала было неловко, – сказала Эмбер с оттенком энтузиазма в голосе. – Таня все время говорила мне, что я, кажется, нравлюсь ее отцу, а потом без всякой причины стала холодна со мной. Но мы уже возвращаемся к прежним отношениям, мы пообещали друг другу на мизинцах, что никто и никогда не рассорит нас.

– А другие дети Стюарта знают? – Старшие брат и сестра обязаны быть против этой гадости!

– Он был аб-со-лют-но честен с ними. Ничего не делает за чьей-либо спиной, это не в духе Стюарта. И он не просит у них «разрешения». Я уже большая девочка, нам не нужно ничье «разрешение», чтобы жить так, как мы хотим.

Создавалось впечатление, будто Эмбер повторяла это наизусть.

– С Чарли вышло не очень, – призналась она, чуть смягчившись. – Он старше меня всего на семь лет. Сказал, что я слишком молода даже для него. А ведь он ничего обо мне не знает. Фиона же вообще вышла из себя. Я думаю, дело в том, что они потеряли маму. Нужно время, Стюарт уверен, что они смирятся.

– А твои родители? Они не против, что ты встречаешься с человеком их возраста?

– Ох, он даже старше. Маме только сорок три, а папуле – пятьдесят два. Стюарту, только представь, скоро будет пятьдесят восемь! Хотя папа так много работает физически… Если бы ты увидел его, подумал бы, что он старше.

Тогда я стал расспрашивать ее о том, каково это – общаться с шестидесятилетним. Вообще, конечно, он пока относился к пятидесятилетним, но ему оставалось меньше двух лет, так что я округлил. Да кем бы он ни был, он гораздо больше подходил матери Эмбер, чем ей самой. Даже ее бабушке – я не смог удержаться, добавил для пущего эффекта. Я бы еще больше нападал на него, но раздалось знакомое бренчание ключей, и вошла мама, запыхавшаяся, в сумке полно продуктов, а это означало, что еще несколько пакетов ждали меня в багажнике машины. А дальше был только стук банок со сладкой кукурузой, кукурузой со сливками, цельной кукурузой и молодой кукурузой, которые я ставил на полки в кладовой. Должно быть, по телевизору показали особое блюдо дня, которое вдохновило маму снова пополнить