Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Думай о хорошем, – увещевал меня Бертран не далее как сегодня. – Зато здесь никто не запрещает снимать фасад и никаких тебе проблем с разрешениями на съемку или парковку. – И он похлопал по собачьим саням 1915 года, к которым были привязаны наши чехлы.
Рауль, оператор, – на голове у него была ушанка, «уши» которой свисали, как у жизнерадостной гончей, – повернул сани, и мы увидели наши вчерашние следы. Снег по обе стороны оказался усыпан сотней черных камней. Я не имел ни малейшего представления, откуда они взялись. Было ощущение, словно я чем-то разозлил тех (кем бы ни были эти «те», нечто вроде небесной справедливости), кто решил закидать меня камнями. На базе один ученый сказал мне, что это, должно быть, метеориты, и мы вместе вернулись за ними. Не стану скрывать, я тайком прихватил один, когда узнал, что они могли блуждать по космосу 4,6 миллиарда лет. Я кинул эту красоту в рюкзак, чтобы привезти домой и положить как погребальную отметку на одно место, о котором помню всегда.
Скала Расколотое Яблоко
В ту ночь, как и в многие другие, после встречи в ManNan я лежал в постели, глядя на потолок, залитый светом уличного фонаря за окном. Я мог часами разглядывать розетку рококо в центре потолка, блуждать взглядом по ее замысловатым переплетениям, не делая ничего, только думая. О ней. В те смутные, мучительные часы я не мог смириться с мыслью, что они, несомненно, прошли весь путь до конца. Меня мутило, когда я представлял, что его старые руки ползают по ней, как два тарантула, и замирают на ее груди.
Временами я думал, что сойду с ума от мыслей об Эмбер и Стюарте, и только первые рассветные лучи спасали меня от ревности. В бурные ночи, когда ветер бился в окна, мои мысли иногда ожесточались. Я представлял, как мы идем под парусами «Санта-Катрины». Если только посильнее толкнуть плечом – ничего не стоит потерять опору на скользкой палубе и свалиться в бескрайнюю синеву. Она бы унесла Стюарта из виду… и из моих мыслей. Я даже обращался к высшим силам, просил их сделать за меня грязную работу: пусть Стюарт умрет от сердечного приступа, инсульта или чего-нибудь еще, что быстро избавит меня от него. По сути, я просил Бога стать соучастником моего преступления, предоставив мне что-то вроде дипломатического иммунитета.
Середина июня 1979 года
В последний раз, когда я куда-то пошел со Стюартом и Эмбер, это оказалось двойным свиданием в кино. Девушка, которую они взяли «для меня», была самой старой подругой Эмбер – «самой старой» в том смысле, что они вместе играли еще в песочнице и бегали на детской площадке. Когда я впервые взглянул на нее, застенчиво стоявшую возле кинотеатра, тело мое одеревенело. Не из-за нее на самом деле, а из-за встречи с Эмбер в таких обстоятельствах. Кэндис была тощей и узкобедрой. Светло-карие глаза, широкая улыбка – она выглядела милой, но глуповатой. И что, мне встречаться с ней? Да у нее зубы торчат как у лошади! Кэндис училась на медсестру, как Оливия. Этот факт, видимо, по мнению Эмбер, как-то объединяет ее подругу с моей бывшей, а следовательно, по неведомому мне правилу подмножеств, и со МНОЙ. («Ты учишься на медсестру? Ого, какое совпадение, прямо как его бывшая!»)
Все началось с натянутых улыбок. Мы вчетвером изучали афишу фильмов, которые тогда показывали, и я стратегически выбрал «От лет, не от котлет» по пьесе Роджера Холла. Это фильм о неверности, который «поднимал неудобные вопросы», например: «Надолго ли мужчина средних лет и молодая женщина вместе?» Еще в нем было об изменах (я прочитал обзор в газете). Конечно, жена Стюарта умерла, так что фактически он не изменял, но и женщину своих лет не искал, когда не стало миссис Ридс, правда ведь? Если Эмбер и увидела параллели, она этого не показала, а Стюарт, кажется, не уловил намека – да и с чего, у него же не было «возрастного пуза», так о чем беспокоиться? Кэндис тоже была не против посмотреть фильм: она из тех девушек, которые согласились бы даже на документальное кино о мотоциклах и их запчастях. И почему я никогда не влюблялся в податливых девушек вроде нее, ума не приложу.
Я купил билеты для себя и Кэндис, а Стюарт – для них с Эмбер. Было слишком рано, так что мы, чтобы убить время, решили прогуляться по близлежащей площади. Мы с Кэндис, идя немного впереди, разговорились и, как ни странно, не могли остановиться. Конечно, Эмбер не знала, что говорили мы о ней, о ее детстве, сложностях в школе и ее семье. Я внимательно слушал Кэндис, мне важны были не только слова, но и то, что она умалчивала, все колебания и паузы, участившиеся, когда я спросил об отце Эмбер. Может, она думала, что я сую нос в чужие дела, или уже поняла, что я больше заинтересован в Эмбер, чем в ней? Оглядываясь время от времени, я замечал, как Стюарт и Эмбер все сильнее отстают. Они что, ссорятся? Я упоминаю это, потому что, как мне показалось, Эмбер надулась.
Вернувшись к исходной точке, мы с Кэндис пошли через вестибюль за попкорном. В очереди она рассказала мне, как Эмбер однажды забыла принести в класс подарок для Тайного Санты. В отчаянии она выхватила банан из своей коробки для завтрака, нарисовала глазки-точечки, острый нос и большую кучерявую бороду, завернула «подарок» в бумагу и закопала поглубже среди того, что уже лежало в пузатом мешке под елкой. Бедный ребенок получил Санта-Банана, скрюченного от старости и усыпанного пигментными пятнами. Эмбер повезло, что можно было не говорить, кто так постарался. Я хохотал до слез: и манера Кэндис рассказывать, и ее забавный гнусавый смех добавляли веселья. Я поглядывал на Эмбер и всякий раз замечал, что она следила за нами, будто ее раздражало то, как хорошо мы поладили.
Когда мы с Кэндис сели перед большим экраном, я попытался поймать взгляд Эмбер, но она ковыряла заусенцы и явно была не в духе. Затем, спустя пару минут, свет погас, и Стюарт обхватил ее за плечи, и ей как будто стало лучше, словно она нашла в нем утешение. А потом я заметил, что Кэндис прижимается ко мне все теснее. Изо рта у нее пахло мятой – вероятно, она так хотела произвести на меня хорошее впечатление, хотя у нас было ведро попкорна наготове, в чем смысл? Мы не собирались петь во всю мощь легких «Боже, храни королеву», те дни уже прошли, хотя я еще застал их мальчиком[8]. «Боже, храни Эмбер, – думал я. – И, Боже, храни МЕНЯ».
На следующий день Эмбер позвонила расспросить, что я думаю о Кэндис и разве она не самая классная девушка из всех, кого я встречал. Ее вопросы поставили меня в трудное положение. Я не мог сказать ничего плохого, потому что Кэндис была ее самой давней подружкой, и не мог сказать слишком много хорошего, иначе Эмбер неправильно истолкует мои слова. Не говоря уже о Кэндис! Так что я ограничился тем, что она клевая,