Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ферн пронзительно взвизгнула и сунула руки в перчатки.
У О-370 защемило сердце. Вот они и настали – сумерки лисёнышества. Если альфы уже сейчас отправляются в Сарай, не за горами тот день, когда и они с Н-211 отправятся следом. А ведь они так и не испытали даже малюсенького приключения!
– Что ж, мои дорогие лисы, – величественно произнёс А-947, глядя, как Ферн с отцом идут по двору. – Кажется, пробил час.
– О-о-о, – простонал Н-211, – кроме тебя, никто не рассказывает истории так хорошо!
– Спасибо большое, – обиженно запыхтела П-838.
Ферн подошла к клетке А-947 и широкими глазами посмотрела на крупного лиса:
– А он не укусит?
– Не-а, – ответил Фермер. – Твой дедушка научил меня разводить только самых тихих. Чтобы с каждым поколением из них выходила вся дикость. Вот поэтому у них глаза такие большие, а уши болтаются. Да и зубы довольно тупые. Только смотри, чтобы перчатки сидели плотно и морду ему держи от лица подальше.
Ферн кивнула и затянутыми в перчатки руками с трудом вставила ключ в замок.
А-947 гордо выпятил грудь.
– Рассказывай истории так, как следует, – сказал он, оборотясь к П-838. – Пускай тьма остаётся в лесу, где ей самое место. Пускай страх живёт в юных лисьих сердцах, дабы оставались они признательны Ферме. Дабы ни единый лисёныш не испытал вовеки того, что выпало Юли и Мии.
П-838 торжественно склонила голову:
– Обещаю.
– А вы, лисёныши, – заговорил А-947 с Н-211 и О-370 и вдруг подмигнул, – берегите хвосты!
Замок открылся, и Ферн робко сунула затянутую в перчатку руку в нору к лису-альфе.
– Тише, тише, – заворковала она. – Я больно не сделаю.
А-947 даже не зарычал – он покорно позволил девочке взять себя за шкирку и потащить по лужайке.
– Я не стану менять истории слишком сильно, – провыла ему вслед П-838. – Разве только в конце устрою, чтоб мистер Шорк убежал с мисс Лисс.
А-947 не обернулся. Он с молчаливым достоинством шагал к Сараю.
– Я пошутила! – тявкнула П-838.
О-370 смотрел, как Фермер открывает в Сарае дверь – ровно настолько, чтобы пройти внутрь, как зажигает огни, и те, замерцав, заливают темноту вокруг белым.
– Подожди тут, Ферн, – сказал Фермер и зашёл в Сарай.
О-370 и Н-211 прижались носами к сетке, надеясь хоть мельком заглянуть в Сарай сквозь приоткрытую дверь.
Но из-за света ничего не было видно. Там, должно быть, уже целые сотни лис. А может быть, целые тысячи.
«Как они там все помещаются?» – спросил у мамы О-370, когда жил с ней вместе в щенячьем загоне.
«Сарай простирается в лес на целые мили, – прошептала мама. – Далеко-далеко. Настолько, чтобы хватало места всем лисам, которых ты знаешь, и всем лисам, которых не знаешь. Моим родителям, их родителям… всем, кто появился на свет после Юли и Мии».
О-370 подумал, что мама наверняка права, ведь он никогда не видел, чтоб лисы выходили из Сарая. Только Фермер выносил оттуда какие-то деревянные ящики и складывал в кузов грузовика. Но ящики были такие плоские, что лисица бы внутрь не поместилась. И всё же, как ни пытался О-370 представить себе столько лис, которые живут в одном месте, эта картина никак не умещалась у него в голове.
Фермер вышел из Сарая и потянулся рукой к А-947.
Ферн оттащила альфу назад:
– Я хочу помогать во всём!
Фермер покачал головой и улыбнулся:
– Подожди, пока исполнится тринадцать.
Ферн подняла на отца большие глаза и заскулила, точно голодный лисёныш.
Фермер расхохотался и взлохматил дочери волосы:
– Ну, что ж, кто готов убирать навоз, тот заслуживает и веселья.
«Веселья?» – подумал О-370. В Сарае бывает весело?
Ферн вошла в открытую дверь, и А-947 исчез в белой пелене. Фермер возвратился к сетчатым норам и одного за другим перенёс в Сарай всех остальных старших альф.
Как только последний альфа оказался внутри, Фермер захлопнул за собой дверь, окатив сетчатые норы воздушной волной. Она пахла сырой сосной и плесенью. Сладким запылившимся мехом и… чем-то ещё. Этого запаха О-370 никак не мог разобрать. Чем-то колючим.
Вместе с Н-211 они сидели в норах и смотрели широкими глазами на явление, о котором только слышали. Всё вокруг стихло. В лесу беспокойно дрожали листья. Распахнутая сетчатая дверь в нору А-947 со скрипом качалась взад и вперёд.
Обогреватели вдруг потускнели… мех у лисиц встал дыбом от статического электричества, и…
ЗЗТ!
Щели между досок в стенах Сарая вспыхнули Голубым, да так ярко, что перед глазами О-370 замерцали призрачные полосы.
– Ух ты! – прошептал Н-211.
О-370 заморгал, пытаясь разогнать полосы. Свет оказался даже ярче и гораздо красивее, чем он воображал. Становилось даже немного больно. Мама рассказывала, что Голубая вспышка возникает из-за разрядов статического электричества на шубках, когда лисы наконец воссоединяются в Сарае и в знак приветствия им дозволяется потереться друг с другом мордами, не разделёнными сеткой. О-370 представил, как А-947 сейчас тычется мордой в своих маму и папу, в сестёр и братьев и даже, может быть, в Мию и Юли.
– Скорей бы уже оказаться там! – сказала П-838. И, чтобы защитить от холода нерождённых лисёнышей, она свернула хвост колечком на животе.
– Скорей бы! – сказал Н-211. – Буду есть персики и сороконожки, пока из ушей не полезет.
– Да, – сказал О-370 без особого упоения, – скорей бы.
В Белом Сарае не прятались Булькожажды. Не водились ни Снежный Призрак, ни мистер Шорк.
Только мир и покой. И лисы.
Никаких тебе приключений.
ПОКАЗАЛИСЬ ЗВЁЗДЫ, обогреватели потускнели, и настали Чёрные Часы. Забормотал ветер, глухой и угрюмый, принялся раскачивать вокруг нор деревья, трещать их голыми ветками. Ветер дул разом со всех сторон – сквозь пол и сквозь стены, хлопал плёнкой, наброшенной на крышу, дребезжал сеткой, словно хотел ворваться внутрь.
Лисы на Ферме свернулись на ночь клубочком, спрятали морды в изгибах пушистых хвостов. Все уже давно спали крепким сном – животы поднимаются и опадают, ноздри посвистывают, ресницы подрагивают от снов…
Не спали, само собой, только двое лисёнышей в самом конце.
– А потом ещё это место, где Юли расправляется с отцом, и такой – р-р-р-ра-а-а! – прошептал О-370 и со всей силы подпрыгнул в сетчатой клетке.
– Ш-ш-ш! – зашипел Н-211, стараясь не хихикать, и на всякий случай посмотрел на П-838. Она спала. – А помнишь вот это место, где Мия кусает барсука за хвост и такая: «Не-а! Я не дам тебе обидеть моего друга».