Паж остановился, ожидая приказа. Из первого зала вело несколько ходов, причем два — на нижние уровни, где юноша не был и быть не желал.

— Ты знаешь, где находятся заключенные, недавно попавшие в замок? — спросил Тонгил, но без тени любопытства.

— Да, господин, — это, наверное, было то единственное, что Риен мог найти в подземелье.

— Тогда веди, — все тот же отсутствующий тон.

Они прошли едва ли десять шагов, когда господин мягко спросил:

— Тебе нравится это место?

— Н-нравится? — Риен не мог сдержать дрожи в голосе.

— Если бы ты не знал, для чего подземелье используется, залюбовался бы? — все тот же ласковый тон голоса. Риен сглотнул:

— Д-да.

— Хорошо, — Тонгил замолчал, опять утратив интерес к разговору. И молчал до тех пор, пока они не дошли до первых камер. Несколько мгновений господин осматривался, словно выбирая, хотя, на взгляд Риена, все двери выглядели одинаково; потом уверенно двинулся вперед, но не к одной из них, а дальше, в темноту, куда свет факела Риена едва доставал.

— Ты прячешься от меня, стражник? — в голосе Тонгила промелькнуло вполне живое человеческое чувство — насмешка, изрядно сдобренная ехидством. — Или от других страшных чудовищ, обитающих в темноте?

Риен завертел головой, но вокруг было тихо и пусто, пока в дальнем боковом переходе не шевельнулась одна из теней и не проговорила простуженно:

— Я не хотел мешать вам, господин.

— Какая предусмотрительность, — из голоса Тонгила вновь пропали эмоции, и Риен не взялся бы определить, похвалил господин стражника или это была издевка.

— Открой эту камеру, — велел господин и тут же добавил раздраженно. — Ту, рядом с которой я стою, глупец, а не соседнюю.

Бормоча извинения, стражник приблизился, а паж мимолетно подумал, что того, наверное, отправили сюда за какую-то провинность. Потому что просто так в подземелье мог оказаться только такой неудачник, как сам Риен.

С замком мужчина возился недолго, и дверь отворилась легко и тихо, без того ржавого скрипа, который уже настроился услышать паж. Из темноты пахло сыростью и человеческим телом, но не настолько сильно, чтобы можно было говорить о долгом заключении.

— Когда его посадили? — Тонгил кивком велел Риену войти первому; уже заходя, паж заметил, как такой же жест получил и стражник.

— Пятого дня, господин. Как вы велели, сразу сюда, в допросную не водили. Да что водить, и так все понятно! — стражник попался словоохотливый; даже тот факт, что собеседником оказался сам Тонгил, смутил его только поначалу. — Уже третий убийца за это лето. Да он своих планов и не скрывал, — в сторону заключенного последовал пренебрежительный кивок.

Тонгил забрал у Риена факел и почти вплотную поднес к лицу сидевшего у стены узника. Тот заморгал, инстинктивным движением прикрыл глаза рукой и тут же вскочил. Сильное тело напряглось, и, если бы не короткая цепь, крепившаяся к стальному ошейнику, человек кинулся бы на вошедшего.

Заключенный казался чистокровным человеком: высокий и широкоплечий, с лицом, покрытым короткой густой бородой. На одного из клановцев, лучших наемных убийц, он походил мало: те до смерти сохраняли юношескую стройность, оставаясь юркими, словно змеи. И еще — не было в узнике присущей им равнодушной смертоносности. Нет, заключенный выглядел как обычный воин: сильный, опасный в битве, но не обученный убивать исподтишка, вряд ли умеющий воткнуть нож в спину, подсыпать яд или подкинуть в купальню сешельскую гремучку.

— Венд ар-Син, — проговорил господин странным тоном, продолжая держать факел. — За что же ты решил меня убить?

В желто-зеленых глазах узника сверкнула бессильная ярость:

— Раз сподобился вспомнить имя, должен вспомнить и причину!

Арон, не в силах оторваться, смотрел на своего лучшего друга, более родного, чем мог бы быть брат… и уже два года как мертвого. Человек в железном ошейнике выглядел старше, чем тот Венд, которого северянин однажды похоронил, на лице прибавилось шрамов. Вот только его Венд никого не умел ненавидеть так, чтобы это чувство выжгло все остальные, оставив только горькую пустоту. Этот, постаревший, умел.

Арон стоял, замерев, в руке чадил и брызгал искрами факел, а в голове проносились, одна другой невероятнее, идеи относительно того, что он мог теперь сделать.

Освободить сейчас Венда, сорвать с него этот позорный рабский ошейник… И что дальше? Человек, так похожий и одновременно не похожий на его друга, вряд ли станет растроганно благодарить, скорее уж повторит попытку, из-за которой оказался в подземелье. Глаза этого Венда говорили: не найдется оружия, он зубами перегрызет врагу глотку.

Приказать отвести наверх, в свои покои? Уже там попытаться объяснить, рассказать историю их дружбы, их других жизней, поведать о своей встрече с демоном? И ожидать, что человек, так сильно его ненавидящий, поверит в подобную сказку? Сам Арон на месте Венда точно бы не поверил. Счел бы придумавшего такое или безумцем, или негодяем, замыслившим новую интригу.

Так что же, пока оставить все как есть? Притвориться, что ему все равно, и уйти? Но прежде понять, чем именно вызвал такую ненависть?

Судя по присутствию Венда, демон действительно сдержал слово, вернул близких Арона к жизни; но любой человек знает, что у подарков демона есть обратная сторона. Сам Арон в новой жизни оказался другим, могущественным и страшным человеком; значит, и те, кого он знал и любил в прошлой жизни, изменились.

С того момента как в его покои вошли слуги, неся завтрак, а следом явился перепуганный паж, Арону пришлось играть чужую роль, черпая вдохновение лишь из реакции зрителя да собственного здравого смысла. Он словно танцевал-сражался, стоя на узкой крепостной стене, желая спросить о многом, но боясь вызвать у мальчишки чрезмерные подозрения. Риен в качестве первого собеседника подошел великолепно: пока плохо умеющий притворяться, открытый и искренний. Северянин узнал бы у пажа еще о многом, но стоило тому упомянуть подземелья, как в дело властно вмешалась интуиция.

Внутренний голос не раз помогал Арону, спасал от шальной стрелы и ножа в спину, в бытность сотником предупреждал о неожиданных проверках начальства и о раннем возвращении мужа очередной пассии. Тогда гвардейцы всерьез называли своего командира Счастливчиком.

Когда появились Тери и Рик, многое изменилось, внутренний голос стал учиться хранить не только самого Арона, но и дорогих ему людей. Грозящую от некроманта опасность Арон тоже почуял заранее, только вот не успел…

И здесь, едва Риен произнес слово «подземелья», Арон понял, что должен спуститься туда, что это важно, важнее даже, чем добыть информацию о самом себе. Камера, в которой находился Венд, словно сама подозвала его. Но кто может оказаться внутри, Арон до последнего момента не представлял.