День выдался ветреный и довольно холодный. Тучи то расступались, ненадолго пропуская яркие, но не греющие солнечные лучи, то снова смыкались, нагоняя ветер, в обнимку с которым кружили вездесущая городская пыль и опавшие листья. Иногда порывы были такими сильными, что заставляли меня остановиться и задержать дыхание; пыль норовила попасть в глаза, и я зажмуривалась, пережидая, пока атмосфера прекратит бесноваться. Люди перемещались по улицам быстрым шагом, высоко подняв воротники пальто, по их озабоченным лицам было видно, что из дома их выгнали исключительно важные дела, которые никак нельзя отложить на потом. У меня не было никакого дела, и я не могла бы ответить, какой черт понес меня на улицу в такую погоду. Проходя мимо какого-то магазина, я засмотрелась на свое отражение в стекле широкой витрины. Там отразилась более чем хорошо упакованная дамочка в удобном теплом плаще от «Барберри» и ботиночках «Балдинини». Длинная стильная челка скрывает тяжеловатые веки. С виду ни за что не скажешь, что со мной что-то не так! Вроде как успешная модная мадам спешит из офиса или бутика к своему припаркованному поблизости авто. При взгляде на меня никому, наверное, и в голову не придет, какое я никчемное беспомощное существо. Слабачка. Алкоголичка, не нашедшая никакого другого способа преодолеть жизненные трудности. Дура, не достойная своего мужа. Угрюмая пессимистка, отторгнувшая всех друзей и подруг только потому, что они живут и радуются жизни. И ведь никто не бросил меня после того, что со мной случилось, напротив, друзья хотели помочь, поддерживали, что-то советовали, но пустота, образовавшаяся внутри меня, со временем вытолкнула все: их заботу, ласку, сочувствие и понимание. Мне нужно было остаться одной в своем горе. Упиваться своей ненужностью и бессмысленностью. Друзья и подруги, вздыхая и пожимая плечами, отдалялись от меня один за другим, одна за другой. И теперь я одна. Разве не этого я хотела?

Я бродила, ежась от осеннего ветра, пока не потекло из носа. Бесцельное шатание по улицам для меня все-таки имеет свою конечную цель: рано или поздно я нахожу заведение, перед которым останавливаюсь. Погожим летним деньком я люблю бывать в чешском ресторане, где с удовольствием пью темное пиво и свою любимую бехеровку, закусывая жареным сыром или теплым салатом. В холодное время года меня может потянуть в большой торговый центр, на последнем этаже которого находится модный ресторан русской кухни. Там я ем борщ, телячьи щечки или щучьи котлеты. И непременно пью водку, стоит ли об этом упоминать? Но чаще всего, если дело белым днем, я делаю свой выбор в пользу европейской кухни — французской или итальянской. И даже не из-за меню, которое, впрочем, меня во всем устраивает, а из-за красного вина. Согласитесь, это очень удобно. Если я выпью днем слишком много крепкого, к возвращению Максима от меня уже мало что останется. А вино действует на меня щадяще, его я могу выпить сколько угодно и не запьянеть. Почти не запьянеть. Более крепкие напитки я оставляю себе на поздний вечер. Они перестали помогать от тоски, но продолжают служить верным средством от бессонницы. Не вырубив себя хорошей дозой виски, я могу прометаться без сна всю ночь.

Атмосферное давление стремительно падало, о чем мне все более настойчиво сообщали сосуды головного мозга. Голову сдавило, к горлу подступила тошнота. Мой организм сигнализировал о том, что ему немедленно требуются большой бокал сухого красного вина и горячая пища. Утром, после душа, никакого другого попутчика, кроме йогурта, шампанское брать с собой не захотело, и теперь я сильно проголодалась. С неба посыпалась мелкая крупа, но я сделала последнее усилие, преодолела последние десятки метров до спасительного уюта моей любимой забегаловки на французский манер. Это приятное кафе, расположенное в самом центре города, называется «Абажур» — на каждом его столике стоит настольная лампа под темно-вишневым покрывалом. На первом этаже за прозрачным стеклом витрины крутятся в медленном танце безе, маленькие пирожные с вишенкой, корзиночки с клубникой и бисквиты. Умопомрачительно пахнет кофе, корицей и свежей выпечкой. В «Абажуре» всегда толчется много народу, и потому первый этаж я проскальзываю бесплотной тенью. Не люблю встречать старых знакомых. Не знаю, все ли люди так устроены или только те, что попадаются на моем жизненном пути, но почему-то все без исключения, встретив кого-то, кого давно не видели, спрашивают: «Ну где ты сейчас?» Это их святой долг. Это их непременный ритуал. Никто не интересуется, «как твое здоровье?», не спрашивает, «как настроение?» «Ну, ты где?» — вот что интересует всех и каждого. Под этим они подразумевают одно и то же — место работы. Так формулируется вопрос «где ты работаешь?». Меня тошнит от этого вопроса. Его задают первым, чтобы понять, имеет ли смысл задавать какие-то другие. О чем разговаривать, например, с мелким служащим? И стоит ли он того, чтобы тратить на него драгоценное время?

Впрочем, мне плевать, что движет другими людьми. Я не осуждаю их, никому не завидую, никого не жалею. Я просто уклоняюсь от общения с ними. Они мне не нужны.

На втором этаже «Абажура» не бывает шумных компаний, лишь у входа в этот зал имеются два столика на четыре персоны, остальные рассчитаны на двоих. Я углубляюсь в самый дальний угол, сажусь к окну, включаю настольную лампу. Здесь всегда играет тихая музыка — популярная классика или французский шансон. Местные официанты уже знают меня и сразу спрашивают, что я буду заказывать, — у меня нет нужды изучать меню.

Я сняла свой утепленный плащ, устроилась за столиком, и через несколько минут передо мной уже стоял пузатый бокал с бордо.

Я заказала крем-суп из брокколи, салат с уткой и в ожидании заказа сосредоточилась на вине. Когда я допью этот бокал, официант принесет мне следующий. Он знает, что я стесняюсь сидеть за столиком в одиночестве с бутылкой вина, поэтому заказываю бокалами. В итоге я выпью не меньше бутылки, а может, и больше. Но одинокая дама с бокалом не бросается в глаза окружающим так, как дама с бутылкой…

Я выбрала крепкий сорт, терпкое тринадцатиградусное вино, благотворно действующее на сосуды, жадно сделала первые глотки и стала смотреть на улицу. Мелкая белая крупа неслась прямо в лица прохожим, асфальт мгновенно стал мокрым, движение машин замедлилось. Если непогода разойдется, скоро в городе начнется транспортный коллапс, такое бывает у нас всегда в дождь и снег.

Сегодня у меня с собой не было ни книжки, ни газеты, которые я иногда читаю для видимости, чтобы не чувствовать себя одинокой там, куда обычно ходят как минимум вдвоем. Да и изображать что-то было не перед кем, собственно говоря. Зал второго этажа был почти пуст. У входа расположилась компания, и через столик от меня сидела такая же одинокая горемычная дамочка.

Как же я допустила, что черная дыра поглотила меня целиком? Я что, одна-единственная во всем мире стала жертвой преступления? Я одна потеряла профессию, которую любила? В мире полно одиноких сирот, инвалидов, потерявших конечности на войнах и в быту, есть тяжелобольные, которые мужественно борются со своими недугами. Есть люди, потерявшие самых любимых и близких и тем не менее находящие в себе силы сопротивляться отчаянию. Почему же я не смогла? Почему опустила руки? Я искала ответ на этот вопрос, и когда-то, уже давно, батюшка в церкви, которую я обычно посещала, сказал мне, что дело не в обстоятельствах жизни, а в моей гордыне, которая повелевает моими мыслями и поступками. Он сказал, что я видела себя только звездой, только примой и не допускала даже мысли о том, что моя судьба может сложиться как-то иначе. Что Господь, возможно, уготовил мне какое-то совсем иное предназначение. Батюшка сказал, что ниспосланное мне испытание должно укрепить мой дух, и, если я хочу вернуться к жизни, я должна усмирить свою гордыню. Он не ругал меня, жалел, велел приходить почаще, но я отвергла и его помощь. Я вовсе перестала ходить в церковь. Во мне только креп стержень саморазрушения — пути, который я выбрала добровольно и почти осознанно. И алкоголь оказался на этом пути очень ценным и эффективным помощником.