— Но они же обязаны будут его допросить, а значит, он будет знать, что ты в курсе его намерений, — настаивала я. — Он же не идиот, будет понимать, что если с тобой что-то действительно случится, то подозрение падет на него.

— Подозрение, может, и падет. Но если он умело все подготовит, то дальше подозрения дело не пойдет. Своим заявлением в полицию я просто заставлю его как можно лучше и тщательнее все продумать.

— Так кто же тогда тебя защитит?

Полина не спешила отвечать, и я подумала, что у нее, возможно, появился некий друг, на помощь которого она рассчитывает. А рассказывать о нем постороннему человеку ей не очень хочется. И это можно понять. Три года назад Славик тоже казался ей отчаянно влюбленным, а вот что из всего этого вышло. Где гарантия, что история не повторится вновь? Полина, может быть, и уверена, что не повторится, но не убеждать же в этом кого-то еще! Тем более случайную собутыльницу, знакомую из далекого прошлого, которую в следующий раз она увидит еще лет через несколько.

Наша бутылка баккарди между тем почти опустела, и мы, не сговариваясь, стали делать знаки официанту.

— Еще по чуть-чуть? — уточнила Поля. — Под пирожные.

— Давай по чуть-чуть, — согласилась я.

Следующий глоток рома был той самой каплей, которой не хватало для того, чтобы Поля решилась мне довериться.

— Полгода назад я записалась на один тренинг, — начала она, отпив из бокала, — мне тогда было очень тоскливо — я узнала, что Славик мне изменяет, было так больно, что я задыхалась. У меня все плыло перед глазами, такая депрессуха навалилась, что я ничего не хотела делать. Работать не хотела, все валилось из рук. Меня в моем же магазине обули на десять тысяч долларов, а мне было все равно, представляешь? Мой же старший менеджер меня обворовал, а мне хоть бы что! Еще немного, и я потеряла бы все, разорилась бы к чертовой матери. Дальше еще хуже: вставать с постели не хотелось, жрать перестала, в общем, ты меня понимаешь. Бегать по подружкам и лить сопли — не вариант, я быстро всем надоела бы с этим нытьем, у людей своих проблем полно. В общем, кто-то мне подсказал, что есть психологические тренинги, где людей учат выходить из кризисных ситуаций. Ну, я и подумала: чем черт не шутит? А вдруг мне какое-нибудь откровение явится? Может, я в себе чего-то не понимаю? Может, есть какие-то специальные приемы, которые помогают людям побеждать депрессию, обретать себя заново? Короче говоря, я пошла. Вначале, конечно, в шоке была, думала, у меня вообще голова разорвется. Полная чушь, бред, дикость.

— Бросила? — с нетерпением встряла я.

— Подожди, — отрицательно помотала головой Поля. — Вначале я была в ужасе и шоке, и мне хотелось бежать оттуда куда глаза глядят…

Но уйти с курсов Поля не смогла ни через неделю, ни через месяц. Какая-то непонятная сила влекла ее на занятия. То, чем они занимались на уроках, вызывало в ней поочередно то дикое возмущение, то отвращение, то жгучий стыд. Она чувствовала себя то подопытным кроликом, то пустоголовой куклой, она понимала, что ее загружают какой-то чудовищной, опасной ахинеей, которая вызывает сильнейший эмоциональный стресс, но как зомби продолжала вновь и вновь возвращаться на курсы, каждый раз обещая себе, что это занятие будет последним. Поля продолжала негодовать и злиться на себя, но в какой-то момент пришла к неожиданному выводу: она больше не думает об измене Славика. Она перестала, включив «невидимку», заходить в соцсети на профиль его подруги и разглядывать ее фотографии. Она больше не пыталась поймать мужа на лжи, которую он сливал ей, когда бегал на встречи со своей любовницей. Она не обнюхивала его одежду, ища посторонние женские запахи. Дальше произошло нечто еще более удивительное: ее смазливый мальчик Славик перестал казаться ей красивым. Поля была очень привязана к своему первому мужу Олегу, она уважала его, он был ей дорог и близок, но женской любви она к нему не испытывала. Можно обмануть весь мир, но женщину в себе не обманешь. Со Славиком все получилось наоборот: по сути, это был совершенно чужой приблудный парень, моложе нее на пять лет, с которым у нее не было ничего общего. Но она хотела его. Так хотела, как никогда и никого ни до него, ни после. Ее сводила с ума ленивая грация его движений, его восхитительный животный запах. Она дрожала, глядя на его губы, такие чувственные, так красиво прорисованные. Ей хотелось бесконечного поцелуя, бесконечной близости. Ревность, которую она испытывала, узнав, что у Славика есть молодая красивая подружка, была настолько болезненной, что вытеснила все остальные чувства и мысли. Кончилось все это в один день, и Славик безошибочно угадал это по Полиным глазам. Он был все тот же, но волшебство любви исчезло. Она не только перестала его желать, ее стало безумно раздражать его присутствие. И тогда она легко и без предисловий сообщила ему о своем намерении расторгнуть брак. На следующий день Полина уволила своего старшего менеджера и вернулась на работу. За время своей депрессии она сильно похудела, и теперь ей предстояло набрать прежнюю форму, но так, чтобы не перестараться. Ей уже стало казаться, что жизнь скоро вернется в свое прежнее русло, но Славик оказался не так прост. Первым мрачным открытием было то, что он потерял власть над своей женой. Второе сообщили ему юристы. Имущество, которое он уже считал своим, Полина передавала ему на условиях сделки, которую сейчас совершенно спокойно может признать в суде ничтожной. У Славика не оставалось практически никаких шансов выйти из этого супружества с каким-нибудь существенным прибытком. Шикарная квартира в коттедже на четырех хозяев была приобретена Полиной до брака, вся собственность, которую она имела, также досталась ей в результате раздела имущества с бывшим мужем задолго до знакомства со Славиком. Единственное, что второй муж мог оставить себе, — это машину, двухлетнюю «пятерку» «БМВ», которую Поля подарила ему на тридцатилетие. Полинка не стала рассказывать во всех подробностях, почему у нее сложилось стойкое убеждение в том, что Славик замыслил что-то страшное, я и так ей поверила. Морок сошел, передо мной сидела вполне разумная взрослая женщина, но сломленная обстоятельствами, растерянная, лихорадочно ищущая выход из положения.

— Так ты сказала, что знаешь, кто мог бы тебе помочь, — напомнила я.

— Да, — встрепенулась Полина, — я вообще-то не должна этого никому говорить, но тебе скажу. Я вернулась.

— Куда? — не поняла я.

— Понимаешь, курсы для меня тогда кончились, — зашептала Полина, будто ее могли подслушать, — я могла уйти, почувствовав, что моя проблема решена. Но я поняла, что проблема не решена, вернее, решена только часть проблемы, и мне нельзя никуда уходить. Это единственное место, где мне могут помочь. Я закончила первый уровень и теперь могу переходить на второй. И вот я приняла решение. Я останусь там. И там мне помогут. Ты не думай, я не пьяная. Я понимаю, что говорю.

Я с презрением отношусь к тренингам, ко всяким там методикам самопознания и тому подобной белиберде. Я никогда не покупаю ничего распространяемого через сетевой маркетинг. Никому не удастся увлечь меня новейшей теорией сыроедения или еще какого-нибудь оздоровления или очищения организма. Я не боюсь нейролингвистического воздействия, потому что никогда не вступаю в разговор с незнакомцами. Я никогда не обращусь к услугам коуча. Я никому не позволю себя учить, лезть в мою жизнь и уж тем более в мое сознание. Я такая, и если я сама не смогла себя переделать, то и никому другому не позволю. Полинка производит впечатление сугубо практического человека. И то, что она бросила занятия музыкой, чтобы найти себя в торговле, лишний раз это подтверждает. Странно, что она могла попасться на удочку к каким-то шарлатанам. Впрочем, одна мысль все же засела занозой в моей не совсем трезвой голове: Полина ведь смогла избавиться от наваждения, выпасть из зависимости от второго мужа. Она преодолела эту депрессию, и если сейчас она не в лучшей форме, так и проблема у нее нешуточная. Каково это — каждый день возвращаться домой, зная, что там тебя ждет человек, желающий твоей смерти?