по своим очертаниям формы рельефа — большие и малые. Отчасти так оно и есть, но, оказывается, не всегда и нередко в малой доле, а это значит, что из разного «геологического теста» могут получаться и сходные и совсем несходные по виду неровности земной поверхности. Почему? Потому что из одного материала даже руки человека-скульптора могут изготовить разные вещи, например бюсты разных людей, но и из разного материала, например из мрамора, гранита, гипса, глины, тот же мастер может создать скульптурные портреты одного и того же человека. Они будут сходны во многом, а все-таки будут отличаться, и, помимо разной техники, именно тем, что материал сам по себе вносит в работу скульптора, будут отличаться, как говорят, свойствами своей фактуры. Отсюда, конечно, идет изречение: «Глина придает скульптуре жизнь, гипс — смерть, мрамор — вечность».

Тот факт, что вещественный, геологический состав форм рельефа в разной степени влияет на очертания форм земной поверхности (это свойство горных пород называется литоморфностыо, от греческих слов «литое» — камень, «морфе» — форма), объясняется чрезвычайно просто тем, что сами-то неровности создаются разными силами, что они имеют разный «возраст» и, так сказать, износ, что они создавались, как правило, постепенно и продолжают быстро или медленно развиваться в современную эпоху. Иными словами, происхождение неровностей Земли может быть простым и сложным, длительным и кратковременным, связанным с действием одной или многих сил, называемых обычно факторами рельефообразования.

Мы привыкли различать во всех вещах и в явлениях природы, в частности, их форму и содержание, знаем, что однородным, к одной группе относящимся явлениям свойственны и специфические для них формы. В геоморфологии сама наука как будто нацелена на изучение неровностей, или форм, отличающихся от плоскости. Ведь неровности сами по себе — это некоторое свойство, особенность вещей, но не сами вещи. Как же разобраться во всем этом?

Кроме геоморфологии, есть еще многие другие морфологические науки (морфология языков, животных, растений и т. д.), все они, во-первых, служат разделению и классификации каких-то в чем-то, однако, однородных вещей, а во-вторых, помогают уяснить роль самих форм в выполнении вещами каких-то внутренних и внешних функций, отношений, связей. Вот почему глубокое знание формы вещей, внешне манифестирующей себя и прежде всего обращающей на себя наше внимание, служит могучим средством диагностики самих вещей и явлений. Слово «диагностика», столь принятое в медицине, связано с ней не случайно. Вспомним, что начало начал медицины — анатомия человека — вполне морфологическая наука. Множество форм в природе породило и множество морфологических наук. Одна из них — геоморфология. Из всего сказанного ясно, что наблюдение, изучение, в необходимых случаях измерение различных форм различных явлений и вещей в общем познании их сути играет, так сказать, подсобную, служебную роль. Но в таком выводе не все правильно. Ведь форма и содержание существуют всегда в каком-то подвижном единстве, они не могут быть оторваны одна от другого без абстракции, т. е. особого приема, метода мышления, а в действительности в природе могут только сосуществовать.

Попробуем для сравнения еще раз обратиться к скульптуре — одному из самых возвышенных пластических искусств. Разве на первое место в ней выдвигается материальное, вещественное содержание, а не содержание совсем иное, не просто заключение в форму, а слитое с ней в то, что мы называем произведением искусства? Разве мраморные Венера Милосская или Давид Микеланджело демонстрируют свойства самого мрамора, а не что-то еще, несравненно более важное и значительное? В образном, опирающемся на внешность явлений познании мира, т. е. в искусстве, форма выступает, следовательно, как ведущее начало по отношению к материалу (в этом случае к мрамору), как ведущее начало по отношению к нашему представлению о греческой богине любви и красоты и о библейском убийце великана Голиафа.

Так как же поступать с формами рельефа — неровностями земной поверхности, что искать в их изучении? Житейски понятие о «неровности» самоочевидно, казалось бы, и нечего ломать зря копья. До недавнего времени не ставился такой вопрос, и геоморфологи пользуются понятием о форме, как оно дано, например, в академическом «Словаре русского языка», а именно: форма вообще — это «синоним очертаний, контуров, внешних границ предмета, определяющих его внешний облик, наружный вид», а формы рельефа — это «части земной поверхности, определенных очертаний и определенного происхождения». Все ли здесь ясно? Не совсем. Взятая сама по себе, без содержания, форма превращается в математическое либо философское понятие. Полезно вспомнить и о них.

С философской точки зрения форма — это внутренняя организация содержания, охватывающая систему устойчивых связей предмета. Устойчивость и активность формы по сравнению с вещественным составом предмета подчеркивалась одним из величайших философов древности — Платоном (V в. до н. э.), считавшим, однако, что, кроме обычного, житейского понимания формы («морфе»), надо еще различать более широкое понятие — «эйдос» — как реальную определенность тела, как целостность, несводимую к пространственно-геометрическим соотношениям элементов или частей, составляющих вещь. Не только исторически интересны в этом отношении и суждение о форме немецкого философа Г. Ф. Гегеля. Как и Платон, он был идеалистом, но, как мы знаем, ему привад лежат столь глубокие мысли, что им отдал должное] использовал в своем философском учении и К. Маркс Следуя Платону, Гегель придерживался широкого пони мания формы, как «эйдоса», слова, не имеющего синоним в русском языке. Лучше всего для этого подходят такие слова и понятия, как «прообраз», «облик», «лик». В обычном нашем представлении в таких понятиях все же до минирует внешняя сторона. У Гегеля это некая всепроникающая форма, единство соотношений частей, организующее тело и извне и внутри. Он подчеркивал, что форма есть устойчивая связь частей целого, что форме противопоказано состояние покоя, так как сама она есть беспокойство, движение, деятельность. Мысль о том, что форма организует тело как извне, так и внутри, привели Гегеля к заключению о том, что у всех явлений существует форма внутренняя и форма внешняя. Взаимоотношения этих двух форм иллюстрировались Гегелем на примерах кристаллов. Свою мысль пояснял он и примером «Илиады» — поэмы величайшего поэта классической древности Гомера. Ведь «Илиада» — книга того или иного размера, изготовленная в том или ином переплете и т. д. Но ведь не это важно в «Илиаде»! Главное и устойчивое — внутренняя художественная форма поэмы, ставшей началом начал всей европейской поэзии и вообще европейской литературы.

В современном естествознании форме (эйдосу Платона или Gestalt Гегеля) как системе устойчивых связей частей целого ближе всего соответствует понятие «структура», возможно, лучше было бы говорить о структуре, как внутренней форме тел (явлений) и, в свою очередь о форме как о внешней их структуре.