Что же он хочет услышать? Наверное стоит пообещать, что больше не станет.

– Я больше не буду. – выдохнул Максим и шмыгнул для правдоподобности носом.

– Откуда ты знаешь?

Вот уж вопрос так вопрос. Начальник лагеря ему не верит? Надо дать честное слово, пожалуй.

– Чесслово…

– Я не про это. – отмахнулся Виктор Аркадьевич. Выражение лица его было такое, как будто он готов рассмеяться. – Откуда ты знаешь, что ты делать будешь, а что не будешь?

Максим понял, что с ответом не угадал и ещё пристальнее стал разглядывать свои порванные носки.

– На вот, подержи. – И начальник лагеря протянул ему один из часовых механизмов.

Тот был тяжёлый почти черный от времени и в нём в отличие от всех остальных шестерёнки не крутились. Но при этом он не производил впечатления сломанного. Нет, он как будто бы ждал, что его заведут. Даже неподвижный этот механизм был наполнен сдерживаемой силой. И как только лёг в ладонь, он словно начал просыпаться: через несколько мгновений внутри него началось движение. Максим этого не видел, он скорее чувствовал, как тот сначала как будто вздохнул пробуждаясь ото сна, а потом потянулся, затем открыл глаза, улыбнулся Максиму. И вот уже его шестерёнки двигаются всё быстрее, оживает маятник и пружина, которая, казалось бы полностью израсходовала свой завод, на самом деле начинает упрямо толкать все движимые части механизма, понукая их работать быстрее.

– Интересно! – Воскликнул Виктор Аркадьевич. Он даже привстал с кровати, чтобы убедиться, что механизм, на самом деле заработал. – Это прекрасно! – добавил он, глядя на Максима.

Тому было конечно приятно. Он относил все эти радостные возгласы на свой счёт, хотя и не понимал настоящего их смысла.

– Я его починил?

– Ни в коем случае. Он не был сломан. Просто ждал, пока его кто-нибудь возьмет в руки. – Виктор Аркадьевич помолчал несколько секунд, как бы подыскивая слова или решая стоит ли объяснять такие вещи семилетнему ребёнку, но потом всё же продолжил.

– Этот часовой механизм – большой оригинал. Он полностью исправен, смазан и готов к работе, но… Не работает. Понимаешь?

Я его, несколько раз, разбирал и собирал, полностью смазывал – не хочет идти. Вернее так: возьмёшь в руки – работает, положишь на полку – останавливается. Я даже заменил некоторые детали, но от этого только хуже стало. Перестал откликаться даже на прикосновение. Пришлось вернуть всё назад. И механизм-то не очень старый, просто выглядит так. Я его из будильника вытащил.

Понимаешь, с этим будильником такая история: его моей маме на свадьбу хотели подарить, ещё перед войной, только свадьба не состоялась – её жених на войну ушёл. А будильник ей так отдали. А когда жених погиб и мама за моего отца замуж вышла, он остановился. Вот такая мистическая история. И валялся будильник на чердаке, пока я его не нашел. Он весь в пыли был, грязный, стекло разбито, стрелки отвалились. Дай, думаю, поковыряюсь: разобрал, достал механизм, в руки взял – работает. Даже и заводить его не надо, он всё равно ходит. А если в корпус установить, завести и поставить на полку, то, через некоторое время, останавливается. Я даже на второй часовой завод ездил, специалистам показывал: " Не наш говорят механизм. Не делали у нас таких". Ну, как же не делали? Смотри! Видишь на корпусе буковки.

Максим пригляделся, куда Аркадий Матвеевич показывал пальцем и действительно разобрал надпись "2 МЧЗ"

– А они говорят: "Надпись наша, а механизмов мы таких не делали" – парадокс.

Начальник лагеря вздохнул.

– А самое интересное, что не у каждого в руках он оживает. Вот в твоих заработал.

Над территорией лагеря зазвучал пионерский горн: "Бери ложку, бери хлеб и скорее на обед" – это означало, что все отряды сейчас отправятся в столовую. А значит и самый младший, восьмой отряд сейчас строится по парам перед корпусом.

В дверь постучали.

– Аркадий Матвеевич, можно?

Дверь открылась и на пороге стояла пионервожатая Вика, глядя встревоженно на начальника лагеря.

– Да, Вика, входи. Можешь забирать своего пионера.

– Они ещё не пионеры, – вздохнула Вика. – Пойдем? Отряд уже с Наташей в столовую пошел, а я за тобой. – Вика смотрела на Максима немного уставшим, но совсем не строгим взглядом.

Он растерянно оглянулся На Аркадия Матвеевича.

– Обед – есть обед. – ответил тот и улыбнулся. – Но мы с тобой ещё увидимся, полагаю. Механизм заработал, а это не просто так.

Потом он обратился к пионервожатой.

– У вас ещё что-то?

Та отрицательно замахала головой.

– Тогда и вам приятного аппетита.

И Максим с Викой вышли на крылечко.

Всё складывалось не так уж и плохо. Его не отчислил, Вика не ругала его, а перед домом стояла Ксюша.

– Ну, вот беритесь за руки и пойдемте в столовую. Положено ходить парами, вот тебе и пара. – сказала пионервожатая.

А Ксюша решительно протянула Максиму руку.

Глава третья

– Понимаешь, какая история, Максим… Твое восприятие событий, которые с тобой происходят – это обычная аберрация близости.

Максим тяжело выдохнул. Аркадий Матвеевич опять использует непонятные слова. А ещё хочет, чтобы семилетний мальчик следил за его объяснениями. Ну, как тут уследишь и запомнишь, если ничего непонятно? Нет, слово близость ему знакомо. Это когда что-то или кто-то стоят рядом. Или сидят рядом, или держаться за руку, например, как они с Ксюшей, по дороге в столовую или в лес на прогулку.

– Ты воспринимаешь то что происходит сейчас или произошло только что, не рассматривая ситуацию в контексте времени. Настоящее для тебя, важнее тех событий, которые были до этого и тех, что будут после. Настолько важнее, что ты начинаешь думать, будто этот момент, каким бы он ни был, останется с тобой навсегда и это будет продолжаться вечно.

– Нет-нет! – закрутил головой Максим. – Я понимаю, что смена закончится и мы все разъедемся по домам.

– Ты про Ксюшу? Будешь по ней скучать?

– Да, наверное… И про неё тоже. Конечно, буду. – он тяжело вздохнул.

Аркадий Матвеевич улыбнулся.

– Вот видишь? Именно про это я и говорю – тебе кажется, что ты будешь думать о Ксюше всегда. Тебе ваша дружба кажется чем-то постоянным. А пройдет пару месяцев, ты пойдёшь в школу и, кто знает, может быть тебе будет не до неё.

От этих слов Максиму стало обидно. Он не какой-нибудь болтун. Если он пообещал Ксюше и себе, что будет скучать – значит будет. И точно никогда не перестанет о ней думать.

– Впрочем, я буду рад ошибиться. – добавил Аркадий Матвеевич. – Ваша дружба не пройдёт, но