в свете ночных светил книжка, как и пластина до этого, казалась золотой и словно слегка светилась.

Постепенно излучаемое свечение становилось сильнее и насыщенней, но отбросить или убрать в сторону мою находку не хотелось. Она словно меня загипнотизировала.

Золотое свечение медленно переползало с самой книги на мои руки, сначала засветились ногти, затем пальцы, кисти… плечи. Наконец, свечение добралось до шеи, и, если до этого я чувствовала приятную щекотку, то как только свет добрался до моей дурной головы, мозг пронзила адская боль. Я смотрела по сторонам и мои глаза освещали все вокруг как два чертовых прожектора. Иногда сквозь болевые разряды в голове я выхватывала странные картинки происходящего. Видела горы, зеленые леса с вековыми деревьями, море, оно было розового цвета. Слышала птичий смех, карканье.

А затем пришли эмоции…

Лютая злость пронеслась опаляющей волной по всему телу, заставляя скрюченными пальцами хватать пригоршни песка и ползать на коленях, затем пришла волна странной, словно уже не моей радости и сразу счастья. Вздох… «Вернулась…»

И я, наконец, окончательно потеряла сознание.---

Приоткрыв глаза, увидела восход. Ярко-оранжевый круг только начал показываться из-за горизонта, отправляя свои еще маленькие, но такие целеустремленные лучи покорять мир песка.

Я лежала в ручье, вода со всех сторон обтекала тело, промочив меня до нитки. Ощущала себя так, словно этой ночью провела свой второй школьный выпускной, пропустив и торжественную и цивилизованную часть. В общем, состояние было такое же только хард-версия. Пусть мое бренное тело лежало в воде, во рту же был настоящий иссохший колодец, а язык — пустое ведро царапавшее сухие каменные стенки.

Благо, до кулера идти не далеко — я просто, кряхтя, перевернулась на живот, и, утолив жажду, вернулась в исходное положение.

Голова постепенно чуть прояснилась, с досадой поняла, что в таком состоянии не из-за разнузданной вечеринки, а по причине попадания в Богом забытую пустыню, хорошо, что вместе с Серегой.

— Сережа, — продребезжал мой утренний голосок, — Орлов!

И тишина.

С трудом подняла свое измученное тело, осмотрелась. Все было на месте: бескрайняя пустыня, голубое небо, прекрасный ручей, а Орлова все где-то черти носят!

Вот всегда он так!

Все сама, Катенька, сама!

Превозмогая боль, села и осмотрела себя. На удивление я выглядела более-менее целой, хотя мне казалось, что после той ночной центрифуги, я буду выглядеть как отбивная. На мысли об отбивной пришлось сглотнуть слюну.

Быстро промыла исцарапанные конечности, руки, шею. Боженьки, что я творила этой ночью?! Может и хорошо, что Орлов этого не видел. Не для детской психики все это.

На несколько секунд ручей окрасился в розовый цвет, пока я промывала ранки и стирала вещи, но вода быстро сменилась.

Еще штаны и рубашка не успели подсохнуть, как я с неудовольствием заметила уже, наверное, привычное шевеление песка, а затем и возникновение новой микрозелени в этой пустыне. Она лезла щетиной и грозилась в скором будущем стать новым оазисом.

Пришлось в темпе натягивать на себя влажные вещи, накручивать рубаху на голову и топать в сторону, где давеча ночью исчез мой друг.

Настроение было отвратительное, но довольно боевое.

Катюха — Рокки Бальбоа!

Глава 4

По мере приближения к жилой зоне, меня начал обхватывать настоящий мандраж: он пробирался мурашками от кончиков пальцев, подкрался к дрожащим коленкам и, наконец, лег прохладой на онемевших губах, и все это в невыносимом пекле.

Передо мной вырастал настоящий постапокалиптический город. Каменный или песочный забор — не разобрать, окружал все видимое по периметру и в высоту был, наверное, метров пять. К нём крепились деревянные леса, по которым, словно обезьяны, передвигались люди. Местные жители перепрыгивали с перекладины на перекладину, с балки на балку и каждый раз леса скрипели и издавали совершенно нецензурные звуки пересушенного дерева, натягивались изношенные канаты, которыми эти конструкции были зафиксированы, а у меня каждый раз ухало вниз сердце от того, что все это добро вот-вот обрушится.

Но стенами и деревянными конструкциями фасад этого строения не ограничивался. Здесь, у самого основания, пристроены, вмещены в совершенно неподдающемся логике хаотичном порядке убогие, хрупкие лачуги, палатки, шалаши. Почему-то на ум пришли всем известные маргинальные личности без определенного места жительства и их ночлежки, сделанные из подручных средств, но с дюжим творческим подходом.

Ярких цветов почти не было: народ ходил в бежевых либо в светло-серых одеждах: брюки, рубашки, сапоги, но у всех поголовно были платки, скрывающие половину лица.

Все это я заметила, когда, словно мышь, затаилась у ближайшей стены и долго шпионила из-за угла. Причем, к городку я шла открыто. Согласитесь, человек зайцем петляющий среди пустыни по меньшей мере выглядел бы странно и подозрительно.

Народу было очень много, не надо быть экспертом, чтобы понять этот — на ум пришло — блокпост перенаселен. Кого здесь только не было: и африканцы, ходящие в полосатых халатах, и азиаты с широкими штанами, и простые европейцы в прямых, широких штанах и плотных рубахах. Это немного меня взбодрило. Надеюсь, я не буду так сильно выделяться среди них, ведь теперь, после пешей прогулки по пескам, я выгляжу не менее потрепанной жизнью, чем местные.

Так… так… Люди говорили явно не на русском. Такой язык я слышу впервые, но что удивительно, я его понимала. Сначала разбирала значение некоторых слов, они словно всплывали у меня из подсознания, а затем угадывался и смысл предложения. Жаль, что мне не было дела до приготовления какого-то Ямка, видимо, местное животное. Именно такой разговор я подслушала у женщин, отходивших к колодцу, расположенному немного в стороне от арочного входа в город.

Стал актуальный вопрос: что делать?

Пробовать сразу объясняться словами, если что сразу убегу.

Из своей засады приметила скромного лавочника. Будем тренироваться на нем.

Уверенным шагом вывернула из-за угла и направилась к нему. Его «лавка-шалаш» располагалась немного в стороне — все для меня. Людей здесь было относительно мало, и я не должна привлечь особое внимание своим «непотребным» для этих мест видом и речью.

Походка была уверенной, от бедра, по сторонам не смотрела, смотрела исключительно на лавочника, отчего тот немного смутился и потупил взгляд. Кажется, переборщила с напором и уверенностью.

Пришлось мило улыбаться и показывать жестом на один из платков, висящих вдоль стены.

Плотный, кряхтящий при каждом своем движении, лавочник, оказался на удивление любезным, снял нужный платок и уставился на меня своими карими глазами, по переносице у него медленно стекала капля пота.